Незавершенная месть. Среди безумия

– Где тебе знать – ты тогда во Франции была. А на деревню случился налет. «Цеппелин» снаряд сбросил. Помню, эти мерзавцы к Лондону летели нарочно пониже – тренировались бомбить. В общем, насколько мне известно, тогда в Геронсдине погибли три человека. Правда, с самой войны об этом как-то помалкивают. Ну, будто вот случилось – и случилось, что тут обсуждать. Я еще удивлялся – вон какое событие, в деревнях ведь и пустяки годами мусолят. Наверно, им только и оставалось, что смириться. Перешагнуть и жить дальше. – Фрэнки покачал головой. – Сначала думали, «цеппелин» метит в кирпичный завод, может, летчику казалось, там какое-то крупное предприятие, – а вышло вон как. И с тех пор никто ни гугу на эту тему.

– Когда случилась трагедия?

– Не поручусь, что правильно помню, – только вроде как раз в сезон сбора хмеля. В сентябре шестнадцатого, значит. – Фрэнки поднял глаза к потолку, сам себе кивнул – Да, точно. За неделю до этого Лондон бомбили, дымище на мили был виден, а этот пожар, конечно, мелочью по сравнению с лондонским показался.

– Завтра поеду в Мейдстоун, попробую что-нибудь выяснить.

Фрэнки кивнул, и несколько минут отец и дочь провели в молчании.

– Вот какое дело, папа: я почти ничего не знаю про нану.

– Мамину маму? Старая Бекка была из тех, кого раз увидишь – не забудешь.

– По-моему, ты ее любил. Правда, я толком ничего не помню. Отдельные эпизоды, но зато какие яркие!

– Когда я впервые увидел твою будущую бабушку, у меня, веришь, душа в пятки ушла от страха. – Фрэнки заулыбался, устремил взгляд в воображаемую даль, словно хотел вытащить воспоминания из темного туннеля Времени. – Но старая Бекка любила твоего деда, а тот симпатизировал мне, так что пожениться нам с твоей мамой разрешили без скандала.

Фрэнки рассмеялся.

– Так и вижу: вот она, Бекка, стала, руки в боки, да нудит – то не так, это не этак. А дед твой знай улыбается, в глазах искорки. Дескать, продолжай, говори. Бекка была цыганкой, причем из речных цыган. Маму твою обожала, а в тебе просто души не чаяла. Когда ты совсем крошкой была, она называла тебя или Маленькая Бекка, или Бусал. Или еще как-нибудь ласково.

– Как ты думаешь, нана тосковала по своему народу – ну, после замужества?

– Ответ на этот вопрос – рождение твоей мамы. Впрочем, помню, однажды твой дедушка сказал: когда речные цыгане приближаются к шлюзу, у Бекки глаза так и горят. Она могла даже вскочить на лошадь и берегом, по бечевнику, следовать за цыганами до следующего шлюза. Потом, конечно, домой возвращалась.

– Их когда-нибудь обижали – ну, из-за бабушкиной национальности?

– Твоя мама рассказывала, что да, в них тыкали пальцами, даром что Бекка не носила цыганскую одежду. Она одевалась как все – ну, ты понимаешь. Только с сережками расстаться не могла. Когда твоя мама была маленькой, Бекка глаз с нее не спускала, чтоб не затравили. Конечно – смугленькая, чернявенькая. А уж мама, в свою очередь, за тебя боялась, когда ты в школу пошла. Волосы-то у моей девочки совсем цыганские. Зато мама проследила, чтоб выговор у тебя был как у леди. Знаешь, просто чудо, что тебя не дразнили.

– Еще бы не чудо. Но дело не только в правильном произношении. Я всегда умела найти нужный тон и вовремя вставить нужную фразу. Пожалуй, мама огорчилась бы, если бы услышала, как я общалась в школе. – Мейси помедлила. – Скажи, папа, – нана умерла старенькой?

Фрэнки качнул головой:

– Нет. В смысле, она, конечно, уже начала сдавать, но все-таки была куда крепче твоего деда. Он умер – и для Бекки словно смысл жизни пропал. А еще ее источила тревога за твою маму. – Фрэнки взглянул на Мейси. – Она уже тогда была очень плоха. Старая Бекка говорила, она все это предвидела, с самого начала, – поэтому и не хотела, чтоб мы женились. Себя во всем винила: мол, зачем рожала в Лондоне, где дышать нечем из-за смога. Ты же знаешь – когда твой дед служил на лихтере, они с Беккой жили в Ротерхайте. Это уж после Бекка на своем настояла – дед устроился смотрителем шлюзов, они перебрались за город. Когда ты родилась, Бекка хотела и нас к себе в дом перетащить, чтобы твоя мама дышала свежим речным воздухом. Но мама не согласилась. Бекка и вбила себе в голову, будто виновата в болезни дочери. Конечно, маме твоей она этого не говорила, да только поклясться могу: Бекка знала, что ее дочь умрет совсем молодой. Знала прежде, чем врачи диагноз поставили.

Мейси беззвучно плакала – заодно и о Саймоне, даром что после встречи с Присциллой запретила себе думать о нем.

– Что случилось, детка? Что тебя гнетет?

Мейси прикусила губу, перебралась со стула к отцовскому креслу, села на пол.

– Папа, Саймон умирает.

Фрэнки обнял дочь, стал укачивать, как маленькую.

* * *