Незавершенная революция

Столичная интеллигенция и богема в России в условиях отсутствия в ней реальной политики уже развлекается, косплея, как сейчас говорят, эти западные «культурные войны». Исламский фактор в этом тоже играет существенную роль, но в строго определенном ракурсе — отношения к иммиграции из южных постсоветских государств, которую поддерживают «левые» и не поддерживают «правые». Однако карго-характер заимствований западных дискурсов в российскую не-политику на этом примере виден очень хорошо, так как в отличие от западных государств, в которых «исламский фактор» действительно представлен иммигрантами, в России он привязан ко второму по численности автохтонному, компактно проживающему сообществу. Оно в путинско-гундяевской России полностью лишено собственного представительства в политике, которая — еще раз — в ней попросту отсутствует, но неизбежно должно будет заговорить своим голосом сразу, как только она появится вместе с реальными федерализмом, многопартийностью и гражданскими свободами.

Так вот, можно предположить, что по мере развития этих процессов могут усилиться позиции такого феномена как восточноевропейский консерватизм, остающийся периферийными по отношению к западному «культурному консерватизму». Иначе говоря, речь идет о таких странах как Польша, Венгрия, Хорватия и уже в некотором смысле Украина, где местные консервативные силы по принципиальным вопросам «культурных войн» стоят на позициях, мало чем отличающихся от «исламистских», особенно в умеренной версии последних. Понятно, что в России столичные, колониальные по сути «правые» тащат в нее дискурс западного «культурного консерватизма», а такие же колониальные «левые» с удовольствием выступают в роли их спарринг-партнеров. Однако очевидно, что в глубинной (rural) России, как ее христианской, так и ее мусульманской частями при обретении ими субъектности будет более востребован «восточноевропейский» тренд, который таким образом может получить подпитку за счет внушительного пополнения.

Это неизбежно оказало бы воздействие и на развитие левого дискурса, равно как и на структуру отношений левого и правого, запрос на трансформацию которых существует давно и проявляет себя в новых движениях вроде «желтых жилетов». Конечно, тут неизбежно последует возражение: но ведь это как раз та самая гибридность, которую автор несколькими абзацами выше вменял в вину Кремлю, и неслучайно, что тем же «желтым жилетам» во Франции так благоволит кремлевская пропаганда. Но нет — гибридность «желтых жилетов» и Кремля имеет принципиально разную природу — первая является проявлением живой низовой политики и стремления к преодолению рамок устаревшей политической системы в своей стране, вторая попыткой ее использования для давления на внешнеполитических конкурентов при насаждении в своей стране и защиты методами самой гнусной полицейщины и политического террора системы, исключающей любую реальную, а не симулятивную политику.

Нынешний упыринный режим, таким образом, вредит развитию как русской, так и глобальной политики. При этом, невзирая на обоснованный в нынешних реалиях пессимизм, рискну предположить, что потенциал есть не только у второй, но и у первой.

В ХХ веке имперский синдром, проявившийся через большевизм, перечеркнул такой потенциал, но вообще-то в его начале и даже раньше, в конце XIX века, развитие русской политики было многообещающим, причем, сам большевизм во многом был его следствием. Например, в рамках Коммунистического Интернационала именно русский Бакунин создал первую оппозицию самому Марксу, и таким образом мировая анархистская мысль имеет во многом русское происхождение. Ульянова-Ленина можно обвинять в примитивизации марксизма и создании его еретической версии, однако, факт в том, что изначально это происходило в результате циркуляции идей в рамках общезападного интеллектуального пространства, свободной полемики, образования конкурирующих фракций и направлений, причем, русская социал-демократическая среда и дискуссии в ней были частью общезападных.

Сегодня известный стих Маяковского «я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин» не может вызывать ничего кроме усмешки, однако, факт в том, что при Ленине и благодаря ему русский на некоторое время действительно стал значимым мировым политическим языком. Правда, надо понимать, что произошло это только благодаря тому, что на нем творили интеллектуалы, погруженные в западную языковую и интеллектуальную среду и в ней черпающие источник своего вдохновения и творчества. Догматизация марксизма-ленинизма, произошедшая в результате его превращения в политическую религию модернизированной империи, привела и к стагнации русских политических языка и культуры, которые оказались отрезанными от мировой мысли, что иллюстрирует тезис о необходимости для русских оставаться включенными в мир, не позволяя централизованному государству замыкать на себя функции обмена с ним и в том числе присваивать себе функцию интеллектуального агента и гегемона русского языка.