Незавершенная революция

Поэтому едва ли все нынешнее русскоязычное пространство тотально англифицируется. На среднем уровне коммуникаций, в том числе, общественно-политических и интеллектуальных у русского в нем остаются объективно неплохие шансы сохранить ту нишу, которую французский язык сохранил в северной и западной Африке даже после их деколонизации. Да, как и в случае с французским ценой, которую придется платить за это, будет деэтнизация или мультиэтнизация русскоязычного языкового пространства — процесс, который внутри него уже активно происходит. И как уже было сказано ранее, для тех русских, для которых деэтнизация русскости является проблемой, ее адекватным решением является обретение органической идентичности, сосуществующей с русской надэтнической культурой, как это происходит у представителей других народов, входящих в ее пространство, а не обреченная борьба за национальную монополизацию русского языка. Больше того, можно представить себе, что этноориентированные нынешние русские с этой целью со временем будут использовать менее подверженные этим процессам языки народов родственного этнического субстрата, в диапазоне от украинского до финских и балтских, либо же пытаться создавать новые языки вроде сибирского.

В целом этнодемографическую ориентализацию русскоязычного пространства можно считать безальтернативной, если конечно не считать альтернативой его радикальное скукоживание и схлопывание. В связи с этим развитие на нем политических теологий регионального масштаба, включенных в соответствующие глобальные поля — еще один аспект его будущего развития.

Русский язык очевидно обладает потенциалом стать одним из оперативных языков мирового исламского пространства, причем, не т. н. террористического интернационала, в нишу которого его загоняет Кремль посредством маргинализации «русского ислама», а одним из языков, в рамках которого генерируются политические смыслы и кадры. Такой потенциал у него есть уже сейчас, однако, учитывая игру «русского мира» на понижение уровня «русских мусульман», раскрыт он может быть только в случае деколонизации мусульманских народов и регионов и одновременно появления у них интеграционных наднациональных инициатив и проектов на русском языке.

Не приходится сомневаться и в потенциале христианской, а именно библейской проповеди и мысли в русском языковом пространстве. После крушения путинщины-гундяевщины и неизбежного в этом случае развенчания РПЦ на первый план, видимо, выйдут протестанты, как это уже было в 90-е годы. Но учитывая глубокие корни православия в русской культуре трудно поверить в то, что оно не найдет возможности преодолеть и этот кризис и перегруппироваться, приняв новые, адекватные месту и времени богословские и организационные формы.

Ренессанс открытого язычества — еще один набирающий обороты процесс. Здесь можно выделить два основных направления — язычество природное, обычно связанное с этнической тематикой (родноверие и т. п.) и новое язычество, связанное с культом технического могущества, которое в отличие от язычества первого типа является уделом глобалистских технократов. Восточные религии вроде буддизма и индуизма, равно как синкретические и новодельные (Нью-Эйдж) культы и практики также займут свое место в этом ряду. И вообще, надо сказать, что синкретизм в целом будет растущим постмодернистским вызовом, которому догматическим религиям и доктринам придется научиться давать отпор, чтобы сохранить свою аудиторию и/или сущность.

Следует подчеркнуть, что все эти процессы уже происходят в русскоязычном пространстве. Однако политика «национализации будущего» в религиозной сфере в виде борьбы с «сектами» и «прозелитизмом», а по сути свободной религиозной проповедью и практикой, апофеозом которой стали законы Яровой, загнали их всех в подполье, способствуя таким образом маргинализации русскоязычной религиозной мысли и среды.

Не приведет ли открытие шлюзов идейной и политической свободы к войне всех против всех? Главный риск войны будет существовать на стадии «вестфализации» российского пространства и как раз не из-за наличия свободы, а из-за ее отсутствия и выхода наружу противоречий, которым не давали проявляться и разрешаться в формате цивилизованной общественной конкуренции. После того, как процесс «вестфализации» пройдет и выявятся гегемоны на тех или иных территориях по принципу «чья власть, того и вера», они смогут взаимно адресовать друг другу вопросы о положении меньшинств и договариваться о представительстве всех групп, уравновешивающем локальных гегемонов. Возникшее в результате этого пространство, очевидно, не будет политически однородным — в каких-то регионах закрепится моно-гегемония, однако, в крупных центрах сборки, возникших из баланса сил и интересов, могут возникнуть более сложные и плюралистические системы, опыт которых может оказаться привлекательным и для других.