Популярное объяснение гласит, что просто власть после харизматичного лидера, не боявшегося утверждать ее в непримиримых, но свободных дискуссиях, оказывается в руках у закомплексованной посредственности, которая в силу неспособности к идейному уничтожению оппонентов, начинает их физическое уничтожение. Доля правды в этом, безусловно, есть, но кое что тут не сходится. Ведь как раз в момент наиболее тяжелой для Сталина схватки за власть, то есть, в конце 20-х — начале 30-х годов, репрессии были наиболее мягкими, когда большинство осужденных отделывались небольшими сроками, а расстрелы были весьма редким явлением. А вот когда этой власти Сталина уже ничего, казалось бы, объективно не угрожало, запускается массовый конвеер отправки в лагеря, расцветающие по стране пышным цветом, и расстрелов, то есть, самого настоящего физического и психологического террора. Логика? Она есть. Дело в том, что объективно власти Сталина ничего не угрожало внутри страны, и то, что внутренних сил у русских и нерусских антисталинистов для свержения его надежно закрепившегося режима уже не было, понимали все. Однако этот режим, с одной стороны, опасался попыток свержения извне, на которые была вся надежда у его непримиримых противников, с другой стороны, не собирался пассивно ждать, когда за ним придут, но в соответствие со своими происхождением, сущностью и заявленными целями сам готовился и старался бить врага в его логове.
Массовые репрессии
в СССР, которые фактически были возобновлением большевиками гражданской войны против неблагонадежных элементов, безобидных, на первый взгляд, но весьма опасных в случае войны (что потом и произошло), происходили одновременно с начавшейся индустриализацией, проводившейся методами, которые могут быть оправданы только подготовкой к войне, и в совокупности такой подготовкой к войне и были — мировой войне. Эту подготовку сталинским режимом к мировой войне может не видеть только слепой равно, как и то, что режим готовился к войне «малой кровью на чужой земле», а отнюдь не к войне «отечественной», которую никак не ожидал получить от Гитлера в 1941 году. Не ожидал же не потому, что де наивный Сталин верил своему другу Гитлеру (миф советско-либеральных инфантилов), а потому что Сталин рассчитал свои действия, исходя из понимания вышеописанной геополитической логики Гитлера, сформулированной им в «Моей борьбе».Вступив в войну с Британией, Гитлер, по логике Сталина, а точнее, по своей собственной логике, должен был стать заложником последнего, исходя из того, что войну на два фронта Германия себе позволить не может. Этим простым обстоятельством и объясняется, почему коммунисты, доселе противостоявшие фашизму, внезапно вступают с ним в сговор, без которого Гитлер, очевидно, не решился бы на оккупацию Польши и войну с Британией, ставшие для него точкой невозврата и началом конца. Этим, а отнюдь не отказом от мировой революции и переходом к политике национал-большевизма и объясняется то, что Сталин посредством немецких коммунистов разрушает левый антифашистский фронт в Германии, фактически открывая Гитлеру путь к власти. Последнее было весьма рискованным ходом, потому что Гитлер хотел и в принципе мог договориться с Британией и США, и тогда у советской России, которая даже с их помощью еле устояла против воюющей на два фронта Германии, не осталось бы никаких шансов. Но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского, и свою бутылку Сталин откупорил в результате реализации этой рискованной стратегии, хотя, возможно, с шампанским не того качества и не той цены, на которые рассчитывал (половина Европы вместо всей).
Тут еще надо понимать — возвращаясь к теме о соотношении сталинизма
и троцкизма — что Сталин был убежденным милитаристом и не верил в революцию, за которой не стоит армия. В Германии, даже при сложении всех левых сил, армия была настроена против них, а к чему ведет такая политическая конфигурация, Сталин уже видел по войне в Испании, которая была не просто «гражданской войной», а мировой гражданской войной, ее репетицией. Именно на ее примере, когда мощные регулярные армии в клочья разнесли республиканские силы демократических левых со всеми их собранными со всего мира интербригадами, была видна несостоятельность троцкистской стратегии перманентной гражданско-советской революции против противника принципиально нового типа — мобилизованного милитаристского фашизма. Да, и опыт войны на просторах бывшей Российской империи убедительно показал, что успешная советизация происходила именно на штыках Красной армии, там же, где коммунисты не имели ее поддержки, они не сумели закрепиться.