Незавершенный роман студентки

Любен Дилов Незавершенный роман студентки

Незавършеният роман на една студентка

Роман

Български писател, София, 1983

Все, что может ломаться, ломается.

(Закон Мэрфи)

В этом романе мы расскажем о приключениях студентки-исторички из двадцать четвертого века. Еще мы расскажем о машинах времени и о путанице во времени, которой не может не быть, если в ход времени вмешиваются люди и машины. Время – гарант четкости нашей жизни. Запутывается время – запутывается и естественный порядок всего на свете.

Однако этот естественный порядок не имеет природной основы. Его придумал для себя человек, сколотив из времени полки, этажерки и тому подобное, чтобы складывать на них собственные руко– и нерукотворные дела. А вот настоящее, вселенское время, вероятно, представляет собой полку без начала и конца, и что бы ты ни поставил на нее, все равно так и не узнаешь, куда именно поставил. Вот почему с изобретением машины времени человек запутал свое собственное время, а не вселенское. Ведь для вселенского времени не будет противоестественным, если, к примеру, этот роман окажется не похож на роман и начнется с третьей главы, а не с первой. И не будет нелогичным, если роман останется незавершенным, потому что даже, согласно законам нашего мышления, невозможно завершить действие или событие, которое произойдет много веков спустя.

ИДИЛЛИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ

Отгоняя собак от девушки, Петр Чабан, видимо, уже догадался, что она из другой цивилизации. Но осознал это гораздо позже. А тогда лишь подумал про себя: «Наверное, она из другого ансамбля!…» Потому что в танцевальном ансамбле их Дома культуры таких богатых национальных костюмов не было. Да и во всей округе вряд ли встретишь такую красавицу.

Артистка испуганно подалась к нему, и Петр пришел в умиление при виде ее маленьких желтково-желтых башмачков. «Наверное, танцорка, – подумал он. – А может, певица. А может, и то и другое…» И в голове его зазвучали звуки известной народной песни: «Хороша девчонка, мама, и хорош ее наряд…»

Она тоже молча смотрела на него. Так они стояли, будто околдованные, пока Петр Чабан не вспомнил, что сам он выглядит не лучшим образом, и ему стало стыдно. Трехдневная борода, засохшая грязь на галошах, разорванный рукав куртки… Однако девушка улыбнулась и сказала что-то, что прозвучало гнусаво, словно у нее был насморк. Он молчал, и она забеспокоилась, понял ли он ее. Тогда она указала на землю у своих ног и спросила:

– Болгария?

И снова это прозвучало гнусаво.

– Болгария, Болгария! – усердно закивал головой Петр, и в следующее мгновение иностранка оказалась в его объятиях. Но причиной тому были собаки, которые снова накинулись на девушку с несвойственной им яростью. Уж не раздражали ли их ее пряжки, пендари [1], сережки и все это сверкавшее на ней золотое и серебряное великолепие? Или исходившее от нее какое-то неземное благоухание…

– Пошли вон! – крикнул Петр Чабан собакам и приобнял девушку за плечи, но уже в следующее мгновение убрал руку – чего доброго подумает, что он пользуется своим «служебным положением».

А собаки, загнав сверкающую дичь в силки своего хозяина, словно именно это и было их целью, тотчас же отбежали, довольно помахивая хвостами.

– Страшу сем зверем оужасным, – произнесла она гнусаво, посмотрела на него, куда-то ниже пояса, тронула за рукав куртки и снова прогнусавила: – Ты монж еси?

Ему показалось, что она спросила, мужчина ли он, и эта нелепость смутила его так, что он произнес слово «да» очень неуверенно.

– Ты еси монж красен и пресилен, – сказала она и погладила его по щеке. – Ой, как колюч еси!

– Небритый! Да и ради кого бриться, – сказал Петр, кивнув в сторону стада. – А вы откуда?

Она высвободилась из его объятий и спросила на хорошем болгарском, хотя и с сильным акцентом: