Нездешние

Теперь Мона кое-как различает: темная, сгорбленная фигура в грибовидном облаке пыли. Не просто большая: один взгляд на нее заставляет пересмотреть все представления о величине.

Оно встает. Его так много, что встает оно целую вечность. И гул вокруг усиливается, словно аудитория аплодирует.

– Господи, – вырывается у Грэйси.

Это занимает собой все небо, весь горизонт. Продолжает подниматься и уже заслоняет солнце, тень его поглощает весь город, а потом оно поднимает руки, протягивает их из пыльной тучи и жутко гудит низким, как из бездны, голосом, сотрясая сами небеса в обретенной свободе…

– Да уж, – говорит Мона.

Она всего раз наблюдала это – в видении столовой горы севернее Винка, давным-давно. В тот раз она не сумела толком рассмотреть, зато теперь ей выпал шанс.

Это немного напоминает человека: есть руки, ноги, туловище, только оно гораздо больше, массивнее – циклопическая туша свыше шестисот футов ростом. Кожа темная, в рябинах, как у кита-горбача, – в самый раз для погружения в темные глубины. На ней выделяются жилы и черные жгуты мышц. Плечи, руки, дельтовидные чудовищно раздуты, мышцы бедер подергивает исполинская судорога. Брюхо свисает жирными складками, колеблется при каждом движении.

А голова… голова в сравнении с телом крошечная. Сероватая, поблескивающая жемчужина над горой плеч, бицепсов, брюха. Рта нет: просто на шее есть место, покрытое влажными пластинками китового уса и розоватой мякотью.

А хуже всего глаза. Огромные, круглые, они светятся как маяки, золотистое сияние пробивает даже тучу пыли. И хотя разум Моны воспринимает это как чудовищное, абсолютное насилие над всеми ее понятиями красоты, симметрии, законов биологии, но все же почему-то воспринимает. Этот образ, эта фигура запечатлены в ней, впечатаны в пространство между глазами. Это было с Моной всегда, отбрасывало безмерную тень на каждую секунду, каждый миг ее сознательной жизни.

Мона об этом знает. Знает, как знает себя.

– Привет, мама, – тихо шепчет она.

Глава 58

Жители Винка – истинные, коренные жители – до сих пор не выходили из домов, послушно отводили взгляды от окон. Потому что, когда в Винке что-то происходит, вы сидите дома и помалкиваете. Так всегда было, и, если держаться этого правила, думают они, все будет хорошо, как всегда, – хоть кое-кто и поворчит, что, право же, это смешно, им что, ночей не хватает для таких дел?

Но потом местные чувствуют, как дрожит земля и воздух становится бурым от пыли, и, выглянув из окон, они замечают, как выцвело бледно-красное небо, как истончились тени…

Это уже другое дело. Так не положено. Это не нормально.

И тогда, один за другим, они Видят.

Начинается это с южного конца Винка. Понятно, там ближе всего к Явлению: никуда не денешься от возвышающейся над горами фигуры, раскинувшей руки, словно хочет обнять всю долину. Марку Хьюи из дома 124 по Литтлридж-лэйн выпадает сомнительно почетное первенство: он зарабатывает ремонтом газонокосилок и, когда земля вздрагивает впервые, отвлекается от работы, поднимает глаза. В мастерскую врывается обезумевшая жена, она допытывается, что происходит, и Марк, как мужчина и все такое, берет на себя ответственность выглянуть из-за штор.

И он Видит.

Он смотрит десять секунд. Потом, ни слова не говоря, не отвечая жене, возвращается к верстаку, открывает ящик, достает лезвие газонокосилки, которую только что чинил, и вгоняет его себе в горло.

Он умирает почти мгновенно – кровь просто выплескивается из его черепа. Жена с визгом вылетает из мастерской. Очутившись на улице, оглядывается. И Видит.

Она больше не визжит. Она возвращается к мастерской, шарит в цветочной клумбе перед крыльцом, находит булыжник подходящего размера и целеустремленно колотит им себя по виску. Ее метод не так эффективен, как у мужа: проходит не меньше минуты, пока край глазницы не проламывается, за ним поддается венечный шов черепа, и мозг начинает быстро набухать кровью. Женщина валится наземь, дрожит и умирает, зато, к счастью для себя, ничего не Видит.

Анжела Кларри выбирает несколько более эффективный подход: она выходит в задний дворик, чтобы разобраться, откуда столько пыли, а разобравшись, возвращается в дом, подходит к мойке, включает измельчитель отходов и медленно проталкивает в него правую руку до локтя, а потом и вторую.

Она истекает кровью всего за три минуты. И это, конечно, лучше, чем Видеть.

Эшли и Дэвид Кромптоны три года как поженились, и Увидеть им выпадает вместе. Не сговариваясь, они поднимаются наверх, где спят дети, и относят их в гараж. Пристегнув к сиденьям в машине, родители вручают каждому любимую игрушку для засыпания (Майклу тряпочку, Дане мишку), включают оба мотора и терпеливо ждут, пока выхлопные газы сделают свое дело.

Детям приходится ждать не так долго, они маленькие. И это намного лучше, чем позволить детям Увидеть.