Нездешние

Семилетней Меган Тухи повезло: она пряталась в доме леди Рыбки. Она не желает выходить – никогда не выйдет, никогда! – но, услышав рокот и ощутив, как дрожит земля, она забивается еще глубже (в доме леди Рыбки места хватает). Она не знает, что ее отец, Увидев, выпил пинту отбеливателя и в корчах рухнул на кухонный пол, а мать вообще не Увидела – как раз в эту ночь она упилась до смерти.

Не замечать Явления становится все труднее, и коренные жители Винка один за другим проделывают одно и то же: одни с помощью лезвий, другие – ядов, более хладнокровные выбирают автомобили, а владельцы огнестрельного оружия используют его с хирургической точностью: если бы не гул, хлопки слышались бы по всему городу, словно у кого-то перегрелось вино в винном погребе. Иной раз грохнет дробовик: Джули Хатчинс, например, применила дробовик к своему мужу: тот еще не Видел, зато она нашла его в странном состоянии – он стоял посреди гаража, а пол и стены вокруг почернели и дымились как после удара молнии. Муж растерянно разглядывал свои руки, а когда она вошла, поднял голову и заговорил:

– Вы кто? А, помню… кажется, в этот раз я мужчина. Скажите, как попасть в центр города… это что, ружье? Постойте, не надо!

Она стреляет ему в живот. Он падает на пол с весьма разочарованным видом, и Джули, уже тыча стволом себе под подбородок, слышит его слова: «Ох, как надоело-то!»

Джозеф Грэдлинг, несостоявшаяся любовь Грэйси Зуэлы, заходит в гостиную на оклик отца. Джозеф ждет от отца объяснения происходящему – отец всегда понимал в этих делах, – но, едва входит в гостиную, отец, стоявший у самой двери, поднимает маленький револьвер и дважды стреляет сыну в голову. Джозеф умирает мгновенно, что, в сущности, очень удачно, потому что он не видит ожидавшего его зрелища: мать и маленькая сестренка лежат на диване, а накрывшие их головы подушки дымятся от заглушенного выстрела и пропитываются кровью.

Несчастная Маргарет Боф – одна из немногих, кто сопротивляется дольше (а вот ее муж не из тех: он лежит мертвым на крыльце с пистолетом-молотком в руке и гвоздями в правом виске), а она вываливается из передней двери и идет к соседнему дому, к Хелен. Дом тихий, как будто пустой. Маргарет обходит комнаты, догадываясь (а может быть, и надеясь), что все ушли, а потом видит мужа Хелен, Фрэнка, или то, что от него осталось, сидящего на полу, подпершись помповым ружьем.

Маргарет видит, что задняя дверь открыта. И медленно, медленно выходит в нее.

Хелен там, словно ждала ее. Лежит ничком на траве, вытянувшись всем телом в сторону забора. Спина и шея в дырах от выстрела, и Маргарет гадает, хотел ли Фрэнк избавить жену от страданий или отчаяние толкнуло Хелен открыть ему тайну отношений с Маргарет, и он…

Не важно. Теперь все кончено. И Маргарет знает, куда пыталась добраться Хелен – ее Хелен.

Она садится на траву, кладет ее голову себе на колени. Гладит Хелен руку и сплетает указательный палец с ее пальцем. Потом заглядывает в дырочку в заборе и вспоминает, что у них было, чего казалось почти достаточно.

– Все хорошо, – приговаривает Маргарет. – Я здесь. Я здесь, с тобой. Мы увидим вместе.

Она не ошибается.

Один за другим все жители города, так удачно выторговавшие себе невеликое свое достояние, так охотно согласившиеся не замечать, что творится за порогом, ради жизни в мире и гармонии, гаснут огоньками свечей на ветру – с южной окраины к северной словно волна прокатывается.

Потому что, бывает, в ваш мир вторгается что-то столь огромное, столь ужасное, столь чуждое, что с ним невозможно сосуществовать: приходится так или иначе освободить территорию, уступить место. Одно сознание, что это существует, выбивает опору из-под всего, что вы знали, во что верили: устоявшийся мир рушится вам на головы цирковым шатром, когда подрубят центральный шест.

И вы вынуждены уйти. Освободить место. Ничего не поделаешь, на выход.

Глава 59

Мона с Грэйси не сводят глаз с гиганта на горе. Мона еще не справилась с сознанием, что это – вот это – всю ее жизнь смотрело на нее глазами матери. Это срежиссировало все устройство городка и ее возвращение в Винк, это невозможное чудовище выстроило и спланировало всю ее жизнь: зачатие, детство и остальное до этой минуты, и все ради этой минуты, ради шанса прорваться целиком и полностью.

Они следят за мечущимся в пыльном облаке взглядом желтых глаз.

Малышка на руках у Моны кашляет. И тогда Мона понимает: оно ищет ее. Ищет ее дочь.

Гигант высвобождает одну мастодонтову ногу из груды земли, в которую обратилась гора, выбрасывает колено вперед и находит опору на склоне ниже. Он огромен, его малый шаг как вход в гавань океанского лайнера, и он сразу оставляет позади текущий к городку поток детей.

– Идет, – выговаривает Мона, – господи Иисусе, оно идет за ней.

– За малышкой? – недоверчиво спрашивает Грэйси.

Мона не тратит времени на объяснения. Она бросается к «чарджеру», чтобы вскочить в него и… черт, что дальше? Лишь бы умчаться отсюда. Куда угодно.