Неземная девочка

Класс смотрел на Бориса с огромным любопытством, хотя все давно привыкли к его почти ежедневным протестным выступлениям. Каждое новое оказывалось неожиданностью, непредсказуемостью — уж очень был оригинален Акселевич во всем. А самобытность — дар редчайший. Равно как и настоящий разум, и подлинная человечность.

— Я вот читал в одной газете статью, — лениво продолжал Борис. — Ее автор серьезно заявлял примерно такой тезис: «Прежде всего, учитель в любом случае должен знать больше, чем ученик!» Гениально, верно? Это же надо додуматься до такой великой, своеобразной, свеженькой мысли!

По классу вновь побежали дружные нехорошие ухмылки. Нина уже хотела вмешаться, но вдруг поняла, что ей это надоело, она устала бороться с очевидностью, измучилась бесполезностью своих призывов… И отвернулась к окну, рассматривая серый, плаксивый денек. В конце концов, Борис уже взрослый человек, со своими сложившимися убеждениями. И если у него есть причина спорить и возражать… А в том, что она у него есть, Нина не сомневалась. Ну и пусть его… Сколько можно путаться в нитях чужих отношений?

Борис хитро и одобрительно на нее покосился.

— Ты растешь прямо на моих глазах, Шурупыч. Пообтесалась! — шепнул он.

Расцветающая алыми пятнами Надежда кусала губы.

Борис явно издевался над Надеждой.

— Твой Надёныш, — ласково говорил он Нине.

Она отмалчивалась. Ей все эти дискуссии казались нелепостью, надуманностью. Да и многим в классе они казались такими. Но все без исключения все равно принимали сторону Акселевича. Потому что все явно знали куда больше, чем Нина. Но она и не хотела ничего знать. Ей было неинтересно…

Как-то Надежда прочитала в классе вслух стихотворение Брюсова «На даче»:

Затеплились окна под крышей,
В садах освещенные пятна.
И словно летучие мыши,
Шныряют кругом самокаты.

И Борька, конечно, тотчас спокойно вылез снова, громко и деловито заявив:

— Все понятно! Допились до самокатиков, — и начал серьезно уверять, что с ним самим такое случалось не раз.

Затем он оповестил класс, что герой стихотворения «Рыбак» Ахматовой — фашист. Как оно начинается? «Руки голы выше локтя, а глаза синей, чем лед». Рукава до плеч закатывали эсэсовцы и плюс к этому — глаза истинного арийца!

Позже признался, что ему жутко нравится тургеневская Евдокия Кукшина. Класс хохотал. Надежда злилась.

— Да-да! Эта шлюшка! А что такого? Шлюшки бывают очень милые… Я таких много встречал. — И выразительно искоса посмотрел на учительницу.

«Что происходит?» — устало и равнодушно думала Нина.

А потом начали изучать «Преступление и наказание». И выяснилось, что Раскольников, сорвав испачканный в крови носок и мечтая надеть чистый, вспомнил: сменных носков у него нет вообще — есть лишь одна грязная пара. Борис моментально ликующе завопил:

— Вот тебе и вот! Как же они у него воняли, должно быть!.. Бедная служанка Настасья!

Для всего класса, и Нины в том числе, было ясно, что Борис откровенно не переносит Надежду и словно за что-то ей мстит, сводит с ней счеты. И она тоже давно его ненавидит, не может чего-то ему простить. И речь идет не о прощении его дерзких выходок. Они — следствие чего-то другого, тайного, нехорошего… Но чего же именно?…

За самый блестящий ответ Надежда упрямо ставила Акселевичу четверку. А когда класс дружно возмущался, мотивировала свою оценку, например, так:

— Борис недостаточно эмоционально рассказал о Пушкине.

— Интересненькое обвиненьице, не правда ли? — хмыкал Борька. — И почему это я обязан быть эмоциональным? Может, я вообще натура не эмоциональная? Разве за это ставится оценка или все же за то, правильно я рассказал или нет?!

Эти непростые, вконец запутанные отношения продолжались.

— Эта Надёныш-гадёныш меня гоняла-гоняла и поставила в результате четверку!

— Она, дура, еще утверждает, что Блока любит, Блоком, видите ли, восторгается! — охотно подключился Ленька. — А Боба при этом обижала! А ведь он тоже, по сути, Блок — Блок писал стихи, и Боб тоже их пишет.

Борька действительно немного сочинял, но довольно быстро понял, что пишет плохо, и бросил. Хотя многие девушки протестовали: очень приятно было читать строки, посвященные именно им. Они, бедные, и не догадывались, что плутоватый Акселевич читает всем своим пассиям одно и то же стихотворение.

Нина очень спокойно возразила Леониду:

— Ну, в таком случае Боб — то же самое, что Хулио Кортасар.

Ленька удивился. Акселевич тоже.

— Ишь ты подишь ты… Вопрос можно? Почему?

— А как же? Ведь Хулио Кортасар носил штаны, и ты тоже их носишь. Значит, ты — Хулио Кортасар. По вашей же логике выходит.

Борька хмыкнул:

— Логика… При принятии важного решения стоит доверяться чувству больше, чем ей, любимой. Логика — это же проститутка! Хорошо умея владеть ею, можно доказать и опровергнуть все, что угодно, именно так, как тебе выгоднее, и сделать это совершенно правдоподобно. Как ты и сделала, Шурупыч. Прямо растешь на моих глазах…