Неземная

— Это здорово. Я не могу описать это. Это было так, будто я могла чувствовать все, что чувствовал ты, как бьется сердце, как кровь течет в твоих жилах, дыхание, будто мы были единым целым, и мы вместе чувствовали эту невероятную… радость. Разве ты не чувствуешь то же самое?

— Я так не думаю, — признается он, отводя глаза, — Я был просто безумно счастлив, поцеловав тебя. И тогда ты засияла. Ты сияла так ярко, что я не мог на тебя смотреть.

— Прости.

— Я не, — говорит он, — Я рад, что это случилось. Потому что тогда я узнал, кто ты на самом деле.

— О, да? И кто я?

— Действительно, действительно божественная, избалованная калифорнийская цыпочка.

— Заткнись.

— Это круто, однако. Моя девушка — ангел.

— Я не ангел. Я не живу на небесах, не играю на арфе и не веду задушевных бесед со Всевышним.

— Нет? У тебя нет большого Рождественского ужина с Богом?

— Нет, — говорю я, смеясь, — У нас есть свои традиции, но мы на самом деле не против пообщаться с Богом. Мама говорит, что каждый ангел по крови встречается с Богом, в конечном счете, но только после того, как наше предназначение на Земле будет выполнено. Лицом к лицу. Я не могу себе этого представить, но это то, что она говорит.

— Да, но это же для всех, не так ли? Для людей тоже?

— Что?

— Все мы, якобы, можем встретиться с Богом. Когда мы умираем.

Я смотрю на него. Я никогда не думала об этом раньше. Я предполагала, что эта встреча будет своего рода предоставлением итогов нашего предназначения. Эта идея всегда ужасала меня.

— Верно, — говорю я медленно, — Все мы можем встретить Бога когда-нибудь.

— Поэтому, возможно, я должен продолжать ходить в церковь.

— Церковь не может навредить.

Я глажу его рукой по щеке, ощущая намеки на щетину под ладонью. Мне хочется сказать что-то глубокое, о том, как я благодарна, что он может принять меня такой, какая я есть, мои крылья и все такое, но я знаю, что, обличенное в слова, это прозвучит плохо. Потом думаю о церкви, о том, как мама, Джеффри и я сидим на скамьях в церкви, когда я была еще маленькой, поем и молимся вместе со всеми. Вспоминаю, как мы попадаем под цветные блики от витража с ангелами, а потом снова возвращаюсь в реальность. Мы едем по грунтовой дороге в «Блубэлле», пока я пытаюсь держать себя в руках. Такер передвигается ближе ко мне, а потом кладет руку на мое колено. От его прикосновения через все мое тело мгновенно пробегает дрожь.

— Хулиган.

Я хватаю нарушителя за руку и держу. Его большой палец пробегается по моим костяшкам, заставляя мое сердце биться быстрее.

— Я клянусь, иногда ты говоришь странные вещи, — произносит он.

— Это от моей мамы, которой более ста лет. Язык — прекрасная вещь, — объясняю я, — Я понимаю и слышу каждое слово. Это дает мне удивительный словарный запас.

— Потрясающе, — дразнит он.

— Отлично, на самом деле. Эй, ты говорил со своей сестрой в последнее время?

— Да, пару ночей назад, — говорит он.

— Ты рассказал ей о нас?

Он хмурится.

— А не должен?

Я улыбаюсь.

— Ты можешь сообщить ей, но я думаю, что она уже знает. Я разговаривала с ней вчера, и она вела себя так странно.

— Значит, ты так и не сказала ей.

— Нет, я подумала, что это странно, ну то, что я встречаюсь с ее братом. Мне кажется, что лучше тебе.

— Я сказал ей, — признает он, — Я не могу хранить секреты от Венди. Я пытался. Не работает.

— Но… — колеблюсь я, — Ты не рассказал ей о… ну, ты, же знаешь.

Он посылает мне фальшиво недоумевающий взгляд.

— Что?! Есть что-то еще о тебе, что я должен знать?

— Зови меня просто ангел утром, — пою я.

Он смеется.

— Конечно, я ничего ей не говорил. Я не знаю, как сказать ей что-то подобное, — после чего добавляет, — Но будет тяжело, когда она вернется.

Я смотрю в окно. Грузовик проезжает миму скрученных, шероховатых сосен по обе стороны от дороги, осины здесь и там начинают менять цвета. Здесь жарко, даже по стандартам Вайоминга. Воздух сухой и пахнет пылью. Потом все начинает выглядеть очень знакомым. Словно дежавю[76]. Моя рука сжимает руку Такера.

— Останови грузовик, — говорю я, задыхаясь.

— Что?

— Просто останови.