Нежданный дар (СИ)

Они сочиняли свои собственные легенды, и больше всего пугала Маху история, будто Темный Владыка, которого они прозвали Ангайносом, с первым снегом превращался в Гэлуима, и мороз становился его дыханием, а метели одеждой. Что среди лесов бродят и воют голосом смертельного ветра дикие коты больше домов и деревьев. Даже если кажется, что далеко в лесу плачет в метели кошачье дитя – не ходи, не надейся, что оно попало в беду и нужно отнести его в теплый дом, отпоив молоком и отогрев у печки. А уж если зимние кошки, сверкая ледяными глазами и выдыхая алмазную пыль мороза, пришли к твоему очагу – берегись, лишь бы дожить до утра.

Нолдор над ними смеялись, но молоко у порога перед Длинной Ночью наугрим все равно ставили. Мало ли что! Может, и обойдется.

Еще говорили, будто однажды наступит зима, когда горы замерзнут до самых корней, и тогда Гэлуим будет властвовать безраздельно, и даже тепло в его власти станет проклятием, потому что весь жар останется в его обожженных руках – оттого они и черны. Схватил и не удержал, потому что и ему не поймать солнце. И будто бы крепость его лежит в навечно уснувшей земле, а трон сплетен из страшно вывернутых горных жил, что стекают самоцветами и золотом, словно водопады, закованные в лед.

Эльфы продолжали посмеиваться и говорили, будто это неправда. Иные и насмехались. Лорд Карантир и вовсе мрачно сжимал рот и цедил, рассерженно и хлестко, что никакого солнца Гэлуим не ловил, а украл самоцветы его Дома и за то навеки проклят.

На них Маха в те годы сердилась.

«А то подумать можно, сами знаете много!»

В утро накануне Длинной Ночи Махе не хотелось идти за хворостом: даже свет зимой был предательским. Глянешь – вот день в расцвете, а не успеешь обернуться – кругом уже и темнота.

Но дерево в общий дом носили по очереди, и сегодня пришел черед Махи. Дров было много, припасы не истощались, да и нолдор помогли бы им, случись беда, но просить наугрим не привыкли. В тихие дни без метелей они использовали каждую возможность принести дерево – никогда не знаешь, на сколько восходов запрет тебя в доме метель, а растопка всегда нужна.

Тем и выживали. Празднику вечер и ночь, а днем пусть каждый работает по силам.

Маха не хотела идти далеко – всего-то через мост, на окраину леса, которую успела исходить вдоль и поперек. Оттуда и принести сушняк. Тут веточка, там веточка – охапка наберется, а там и домой.

Она шла, искоса поглядывая за спину: не терять из виду белокаменных башен и дымка над трубами. Под ногами скрипел снег, мерцал кварцевой пылью, высокие ели укутали пушистые космы инея, и они так и стояли – большие и сонные, как обсыпанные мукой изумрудные юбки огромных женщин в белом морозном тумане. Шагалось тяжко – эльфы ходили без труда по глубокому снегу, а вот Маха проваливалась по щиколотку. Дыхание вырывалось изо рта облачком, и бороду у губ быстро покрыл иней.

Ей перестало быть страшно – лес был благостно тих, а снег падал так нежно, что будто засыпал в воздухе. Пускай эльфы дружили с лесными жителями куда лучше них, Маху успокаивала мелкая суета животных.

На нижней ветке большого кедра белка лущила шишку. Слышался треск дятла – издали и совсем близко – гляди-гляди, вот же снует по сосне, да большой какой и нарядный! На ветке рябины покачивался большой свиристель и два толстых снегиря.

Сушняка попадалось много, и Маха уже готовилась вздохнуть с облегчением: стерла иней и снежок с бороды зеленой варежкой, поудобнее перехватила набранный хворост.

Уже почти все – можно и домой идти. Немного собрала бы на обратном пути, и будет в самый раз.

Маха привычно огляделась в поисках шпиля башни и города, и ее кольнул страх.

Резная окраина леса, более светлая и рваная, чем путь в чащу, которую Маха все время держала в поле зрения, исчезла. Теперь, куда ни кинь взгляд, к ней подступил густой сосняк: ровный и окутанный густым золотым светом, раздробленным на медовые алмазы. Каким стал снег в его свете! Розовый, лиловый, синий, желтый – сказка!

Но Маха ахнула не от лесной красоты.

«Солнце! Закат, значит! Наискось светит же, вот-вот за горизонт упадет!»

И как она проблуждала по лесу столько времени, что и дня не заметила?!

Маха заставила себя выдохнуть. Недалеко ведь ушла – значит, дом близко. Хоть по следам своим найдет дорогу! Тишь безветренная, не затоптал же никто, не замело бы!

Она неловко затопталась на одном месте, пытаясь отыскать цепочку собственных шагов.

Но ее следы исчезли.

«Что же такое-то!»

Сердце забилось жарко и часто – ни ветра ведь не было, ни… как?! А с собой у нее только маленький топорик да нож, и не спасешься, напади кто! Да и кого она, ни разу боя не видевшая, убьет?!

Зашуршало. Маха резко обернулась на звук.

Но за спиной всего лишь покачивала рубиновыми каплями ягод мерзлая зимняя клюква и рябинник, приветливые и яркие. По веткам сновали лазоревки, поклевывали ягоды, примеривались и вертели головками.