Нежданный дар (СИ)

Собирай ягоды – не хочу. На корзину хватит, и птицам хватит, а там хоть настойку делай, хоть варенье вари. Радоваться бы, да только Махе стало так страшно, что она застыла на месте и не могла ни вздохнуть, ни шевельнуться. Отцом и матерью поклялась бы, что не было в этом краю леса такой тропки, и ягодных мест не было! Да и клюкве откуда на безболотье взяться?

Где-то вдалеке зазвенел колокольчик и смех – чуть слышный звук, словно и не колокольчик, а серебряный бубенец на сбруе нолдорского коня. Лес, выкупанный в морозе и золотом солнце, далеко разносил этот звук.

Смех Махе не понравился. Звонок, да не чист, холодом пробирает.

Она тут же рассердилась на себя. Заблудилась в трех соснах, голос живой услышала и теперь собирается сказок себе напридумывать? Нет уж!

«Кони, наверняка! Может, и дорога близко, а уж нехорошо умеет и дружина лорда Карантира смеяться! Вон как некоторые хохотали, когда узнали, что у нас дети бородаты!»

Звук разносился со стороны тропки, что разветвилась меж ягодных кустов, словно русло ручья. Маха уверенно зашагала по ней, не раздумывая. В конце-то концов – а куда еще ей идти?

И все-таки страх звенел в ней, словно птица. Заливался и вибрировал, как камень, по которому бьют молотом. Не к добру была эта легкая дорожка и яркие ягоды, которые хотелось принести домой, и не к добру звенели колокольчики, что слышались далеко впереди и ускользали, будто их и не было.

Когда солнце начало угасать, ей стало страшнее.

Рубины ягод потускнели, и инеистая клюква налилась на просвет густым кровавым багрянцем. Потемнела рябина. Тени полнились густой синевой, а солнце заалело ледяным ализарином на серебре меча. Сумерки подступали быстро и легко, закат стекал за горы молоком из разбитого кувшина, и наступала зимняя ночь, самая длинная и страшная в году.

Маха пошла быстрее, да только быстрый шаг не спасал: куда убежишь от ночи?

Сердце билось часто-часто.

Не захочешь – поверишь любым сказкам про Гэлуима. Не нолдорским преданиям, ясным и звонким, как лесные ручьи, а темным и запутанным, которые говорили о вечно наблюдающей неспящей силе, сдвигающей горы и сезоны целого мира.

Страшно. Синяя тьма и холод обступали ее со всех сторон, и уж почернели в зимних сумерках ягодные кусты, а снег все так же скрипел под ногами, и взмокла спина под слоем теплых одежд.

Хотелось остановиться и расплакаться, как дитя, будто кто-то унес бы ее из темнеющего леса на больших светлых крыльях, в ушедшее утро или вечер у теплого очага, да только кому помог бы плач?

Маха шла вперед и не оглядывалась, потому что остановиться и ждать, отдаваясь в морозно-синие крючья страха, было еще ужаснее. Даже когда задрожала всем телом – заставила себя не ронять хвороста, идти еще прямее и тверже, пусть в ночи раздался утробный воющий звук.

Вой был не волчий. Кошачий, похожий на плач метели, свистящей и ноющей меж деревьев.

Она шла, не думая о растущих по бокам дороги ягодах, и гнала призрачное чувство, будто видела в глубине чащи ледяное сверкание синих глаз. Захотелось сорвать варежку, сунуть в рот кислую клюкву, чтобы зубы свело – хоть что-нибудь отвлечет от колотящегося в груди страха!

Не бери колдовских даров, не смотри назад – хуже будет, не уйдешь вовсе!

Маха посмотрела на колючие звезды в чернеющем небе, запрокинула голову к острым копьям еловых вершин. Серебро небесных бриллиантов усыпало небосвод щедро и ярко, будто улыбаясь всей земле, и страх чуть-чуть отступил.

И накатил с новой силой, когда Маха опустила голову и увидела, что дошла до конца тропы.

Лес расступился, будто кто-то отдернул полог, а перед ней открылось огромное поле, и страх смешался с трепетом перед блистающей тишью.

От края до края пролегла снежная целина, усыпанная колким снегом, отражающим яркий блеск звезд. Бархатное небо вздымалось высоко и звонко, и Маха замерла, увидев, что над горизонтом как будто развернулись гигантские мертвенные знамена, точно над ужасной трехглавой горой, которая виделась ужасно близко. Гранат и аквамарин, и гелиотроп – эти сверкающие ленты медленно извивались над северным хребтом, как живые змеи, и затмевали свет звезд.

«Да как же я дошла сюда?!»

Дрожь забила тело так сильно, что Маха не удержала хворост – вся связка упала под ноги, будто осквернив чистый и глубокий снег.

Кошачий вой прозвучал чудовищно близко. Махе показалось, что она слышала скрип снега и треск веток, будто весь лес за спиной ожил и протянул к ней сучья.

«Я же не погибну вот так! Не здесь! Наверняка я близко, наверняка жилье недалеко, наверняка найдут, наверняка…»

Мысль оборвалась, когда из непроглядной черноты проступило множество пар светящихся глаз. В голове ничего не осталось – одна мысль, что разум не врет, и картина перед ее глазами – не видение и не сон.

По целине, не оставляя следов, подступали огромные дикие кошки выше нее на голову – острощекие от шерсти головы, острые рысьи уши с кисточками, тяжелые лапы и пушистые хвосты. Злые сверкающие глаза обрамляли белые кольца, а в гигантских розовых пастях Маха видела огромные клыки.

Гладкую ледяную шерсть чудищ усыпал мерцающий иней.