Нежеланное путешествие в Сибирь

24 июля почтальонша с торжественным видом принесла мне в конюховку новую телеграмму: «Выезжай немедленно. Твое присутствие необходимо. Имеющихся документов вполне достаточно. Гинзбург».

— Ну, что пишут? — спросила почтальонша.

— Завтра же уезжаю, — сказал я.

Вечером я договорился с бригадиром, что молоко вместо меня теперь будет возить старший сын Веры, а утром снова поехал в милицию, чтобы переговорить с ними о своем отъезде. Я хотел сказать так: поскольку суд отменил мне приговор, на основании которого я нахожусь здесь в ссылке, у них нет никаких оснований больше меня удерживать; если же прокуратура примет решение вновь возбудить против меня дело или потребует восстановления старого приговора, то пусть меня снова и ссылают; во всяком случае пусть они дадут мне хотя бы маршрутный лист, чтобы я мог ехать в Москву, раз мое присутствие там «необходимо».

— Комендант здесь? — спросил я дежурного.

— Нет.

— А начальник отдела?

— Никого нет, — сказал дежурный, — сегодня все отправились на воскресник, на стройку, приходите завтра.

Что было делать? Было два выхода: переночевать здесь в гостинице и завтра опять идти в милицию, и неизвестно было, дадут ли они мне разрешение на выезд или, наоборот, воспрепятствуют отъезду; но можно было поступить по-другому — раз от меня требовали «выезжать немедленно», то и выезжать завтра утром, не спрашивая разрешения милиции. Пока я шел по селу мимо жухлых кривошеинских заборов и обдумывал это, я выбрал второй путь и решил ехать на свой страх и риск.

Теперь мне оставалось получить в колхозе деньги: зарплату за июль и четвертую часть всего заработка за полгода, которую у меня удерживали на зерно. Зерно мне не было нужно, я хотел получить деньги, но прекрасно понимал, что без справки об освобождении колхоз со мной рассчитываться не будет. Пожалуй, на дорогу мне хватило бы тех денег, что у меня были с собой, но ведь мне как-то надо было жить первое время в Москве. Тогда я выбрал такой план действий.

— У себя ли председатель? — спросил я, войдя в контору колхоза.

— Его нет, будет только через полмесяца, он уехал отдыхать, — сообщил неожиданную для меня новость бухгалтер, старик прижимистого вида.

— Я нахожусь здесь в ссылке и работаю в вашем колхозе, — сказал я бухгалтеру, что он, впрочем, знал и без меня. — Суд отменил мне приговор, и завтра я срочно уезжаю в Москву, я хотел бы получить расчет.

— Давайте вашу справку об освобождении и ведомость, какие продукты вы брали за этот месяц в кладовой.

— У меня нет ни того, ни другого, — сказал я, и бухгалтер развел руками.

— Как же мы будем вас рассчитывать?

— Я только что из милиции, — сказал я, — сегодня там все на воскреснике, поэтому я и не смог получить справку, мне дадут ее завтра, но я тут же уеду в Москву, не возвращаясь в колхоз, потому что я вызван срочной телеграммой. Не можем ли мы сделать так: формально меня не рассчитывая, вы дадите мне пока аванс в счет заработанных мной денег, а оставшуюся сумму вышлите потом мне в Москву, когда получите из милиции подтверждение о моем освобождении.

Бухгалтер долго колебался, сказал, что это должен решить заместитель председателя, того тоже не было, я долго сидел и напрасно ждал его; наконец бухгалтер решился и сказал, что может дать мне не более пятидесяти рублей, поскольку не знает, много ли я взял в кладовой за июль. Таким образом, колхоз оставался мне должен примерно восемьдесят рублей: я в кладовой вообще ничего не брал.

Вечером я вернулся в Гурьевку. Мне предстояло еще одно дело: пристроить куда-то своего кота. Я отнес его к Пашке Кабанову, который был человеком неплохим и добрым, и заодно договорился с Пашкой, что завтра утром, когда он повезет в Кривошеино сливки, он возьмет меня с собой. Я зашел проститься на дойку, попрощался со многими колхозниками и сдал кладовщице колхозные вещи. С собой я брал только пишущую машинку и чемодан, а другие свои вещи раздарил. Я остриг бородку и тщательно побрился, чтоб не обращать на себя внимание в дороге.

Рано утром мы отправились в путь на сварливой кобыле Одноклубой и молоденьком мерине Буром, на котором я начинал свою короткую карьеру пастуха. Медленно катилась наша телега по заброшенной грязной дороге, мимо начинавших уже желтеть берез. Мы ехали через Долорез, мертвую сибирскую деревню, где только кое-где торчали сгнившие остовы изб да стояло два-три полуразвалившихся дома. Когда еще смогу я здесь побывать?