— Отчасти это правда, — честно признаюсь я. — Но я полагаю, что раз мы вместе занимаемся этими детьми, поскольку ты застряла с Саммер, а я с Кайлом, и никто из моих друзей не знает подробностей, потому что это не их чертово дело, и я ни за что не возьму борцовкую фанатку, которая использует меня только для секса.
Она ошеломленно смотрит на меня, и я продолжаю:
— Поэтому, если мне нужно идти, я заставляю тебя идти со мной.
— Я-я не знаю, что сказать; я должна быть польщена или оскорблена?
Я думаю об этом, и выдаю правду:
— Вероятно, немного и того, и другого.
Губы Вайолет раскрываются.
Звук не выходит.
Затем ее губы сжимаются в тонкую линию неудовольствия.
— И чтобы ты знал, я
Я закатываю глаза.
— Ты знаешь, что я имею в виду.
Она скрещивает руки на груди, и, клянусь Богом, ее ноздри раздуваются.
— Нет, боюсь,
— Да ладно тебе, Вайолет. Саммер - это просто
— Нет, уверяю, это не так. Она милая, творческая маленькая девочка, за которой я приглядываю уже полгода, и я уже люблю ее как семью. Как будто она моя младшая сестра.
Теперь я поджимаю губы и раздуваю ноздри.
— Ты знаешь, что я имел в виду.
Карие глаза сужаются.
— Увы, я догадываюсь, что ты имел в виду. По сути в этом весь ты, но твоя манера говорить просто отстой.
— Так я упустил шанс, что ты пойдешь со мной или нет?
— Я-я не знаю.
— Что я могу сделать, чтобы убедить тебя?
Она обдумывает мой вопрос.
— Честно говоря, я-я думаю, ты слишком часто получаешь то, что хочешь. Сбор средств займет всю ночь, а игровое свидание длится максимум два часа, поэтому я предлагаю сделку: я пойду на банкет, если ты согласишься на три игровых свидания.
Какого хрена?
— Что?! Нет.
— Хорошо, как скажешь.
Она поворачивается ко мне спиной, лезет в металлическую тележку возврата, вытаскивает стопку книг и аккуратно кладет на стойку. Ее руки двигаются вверх и вниз по корешкам, выравнивая их в идеальной симметрии.
Я вздыхаю так долго и громко, что замечаю, как несколько человек смотрят на меня, и я пристально и свирепо смотрю в ответ.
— Ладно. Два игровых свидания.
Она начинает хихикать, но останавливает себя.
— Четыре.
— Какого хрена? Твое первоначальное предложение было три. — Я хмуро смотрю на нее сверху вниз.
Она пожимает плечами.
— Хорошо, — великодушно уступаю я. – Два.
Она снова занята, возвращаясь к работе по извлечению книг из тележки возврата. Ставит на стойку одну аккуратную стопку за другой, и несколько мгновений я наблюдаю за ней. Ее бледные пальцы с бледно-лиловыми ногтями напоминают мне о Пасхе. И цветах.
— Вайолет, перестань меня игнорировать. Это чертовски раздражает.
Она продолжает игнорировать меня, но я знаю, что она слушает.
— Черт побери! Ты серьезно собираешься заставить меня пойти в одиночку?
Она останавливается, чтобы что-то сказать, но не поворачивается.
— В одиночку? Я подозреваю, что ты будешь в комнате, полной людей.
— Предполагается, что ты здесь сочувствующая. Тебе разве совсем не жаль меня, а?
— Я-я не думаю, что есть хоть одна живая душа, которая жалеет тебя, Зик Дэниелс.
Я замечаю, как на ее губах появляется лукавая улыбка, когда она показывает мне свой профиль; она знает, что держит меня за яйца.
Что, очевидно, дерьмово.
— Ладно. Ты победила. — Я торопливо выкрикиваю слова в паническом порыве, когда она исчезает в кабинете за конторкой. — Три игровых свидания.
Вайолет высовывает голову, светлые волосы обрамляют ее лицо, интерес освещает ее черты. Вымогательница закусывает нижнюю губу, борясь с широкой улыбкой.
— Три. — Она кивает. — Саммер будет в восторге.
— Думаю, мы можем начать в этот четверг, — ворчу я.
Она делает паузу, поворачивается, затем медленно возвращается и встает передо мной, слегка приподняв светлые брови от удивления, уголки ее розовых губ чуть приподняты.
— Мы можем?
— Не делай вид, что ты шокирована, это не имеет большого значения.
Это ложь, это большое дело, и Вайолет это знает.
И я знаю это.
Что-то в ее больших, нежных глазах, светящихся удовлетворением, восторгом и радостью, делает что-то странное с моим нутром.
На этот раз никто не злится на меня.
Она довольна.
Это странное чувство. Незнакомое.
Вайолет подходит к столу, берет со стола листок бумаги, что-то нацарапывает на нем и возвращается с написанными от руки цифрами.
— Что это?
— Мой номер. — Она протягивает полоску бумаги, вытянув руку. — Чтобы ты мог написать мне.
— Ты что, не можешь просто вбить его в мой телефон, как нормальный человек? Сколько нам, двенадцать? — Свет в ее глазах сияет в то же время, когда ее поднятые вверх губы опускаются. Маленький клочок бумаги висит между нами, между ее пальцами, пока неловкое напряжение в воздухе не душит меня.
Она не опустит руку, пока я не возьму.
Я выхватываю его у нее из рук.
Маленький клочок бумаги с ее номером телефона лежит на моем столе, сложенный в три раза аккуратным квадратиком.
Он там уже четыре дня. Нетронутый.
Поднявшись из-за стола, я поднимаю его и разворачиваю. Бумага издает хрустящий звук, и я разглаживаю морщинки на краю стола, прежде чем расправить ее.