Нежеланные часы (ЛП)

— Ты не думаешь, что Оз влюбился в Джеймсон?

— Я думаю, что он любит трахать ее.

Я отстраняюсь, его грубые слова поражают.

— Трахать. — Я проверяю это слово; я редко его использую. — Так вот чем мы занимались! Т-трахались? Ну, поскольку у тебя нет ко мне никаких чувств, кроме физических.

Лицо у него красное.

— Господи, Вайолет, прекрати искажать мои слова.

Я топаю ногой.

— Нет, я использую дедуктивное мышление.

— Это не то, что ты думаешь, и ты это знаешь. Прекрати вкладывать слова мне в рот.

Я не обращаю на него внимания.

— Но идея романтической любви – это же смешно, правда?

Неудивительно, что ему нечего на это ответить, поэтому я продолжаю:

—Т-то, что Оз и Джеймс спят вместе, не значит, что они не любят друг друга и не планируют совместное будущее. Это не значит, что он больше не твой друг.

— Мой друг? Чушь собачья. Эти ребята не мои друзья. Им откровенно насрать на меня.

Я снова качаю головой, на этот раз печально.

— Я никогда в жизни не встречала такого самоуничижительного человека, — почти шепчу я, достаточно громко, чтобы он услышал через всю комнату.

Зик наклоняет голову и изучает меня, его глаза превращаются в щелочки.

— Что ты только что сказала?

— Т-ты слышал меня. — Мой подбородок дерзко вздергивается, но я настолько опустошена всем этим разговором, что мое заикание решает вернуться в полную силу.

Зик почесывает подбородок.

— Я так не думаю, потому что мне показалось, что ты только что назвала меня плаксивым ребенком.

— Я-я… я не называла тебя плаксивым ребенком. Я сказала, что ты самоуничижительный.

— Что, черт возьми, это значит?

— Это значит... — начинаю я медленно, тщательно подбирая слова и произнося их по одному, чтобы не ошибиться. — Что ты видишь в своей жизни только плохое. По сути, саботируешь свое собственное счастье ещё до того, как ты даже знаешь, что что-то не получится, до того, как люди уйдут. Потому что, несмотря на твои татуировки и твое наплевательское отношение, тебе на самом деле не хватает…

Его ноздри раздуваются. Серые глаза цвета бронзы.

— Не хватает... чего? Чего мне не хватает? Просто скажи это.

— Уверенности! — Ну вот, я сказал. — Тебе не хватает уверенности, ясно?

Он громко смеется, откидывая голову назад, его черные волосы трепещут.

— Ну ладно. Мне не хватает уверенности. Ха-ха, молодец, Вайолет. — Он отступает, обвиняюще тыча пальцем в мою сторону. — Ты сошла с ума. Я самый... самый... — Он ищет слова, но не может их найти. — Знаешь что, Вайолет? Ты ведешь себя как осуждающая стерва. Ты не знаешь, какой жизнью я жил.

Я недоверчиво смотрю на него.

Какая наглость с его стороны. Какая наглость!

Кровь приливает к лицу, пальцы сжимаются в кулаки.

— Я не знаю, какой жизнью ты жил? Я? Как... как ты смеешь!

Его губы начинают рычать. Он открывает свой большой бесчувственный рот, чтобы заговорить, но я обрываю его, то, что я никогда не делала, никогда. За всю свою жизнь я никого не перебивала.

Но мое сердце... мое сердце не позволяет ему говорить.

— Замолчи! Заткнись хоть раз!

Эти потрясающие серые глаза расширяются от шока.

Я ошарашила его. Хорошо.

— О боже, ты слышал, как я говорила о том, какой дерьмовой была моя жизнь, когда я росла? А?

Онемев, он качает головой, все еще ошеломленный моей вспышкой.

— Нет, конечно, ты не слышал. Знаешь, почему? Потому что погрязнуть в одиночестве было бы бессмысленно, не так ли? Не так ли? — На этот раз я кричу, упираясь руками в стулья, чтобы не упасть.

— У меня не было богатых родителей. У меня вообще не было родителей! Они мертвы, ты эгоистичный придурок. Мертвы! У меня никого не было! Даже семьи, потому что никто не мог позволить себе содержать меня. — Слезы, горячие слезы, катятся по моему лицу, оставляя такую мокрую дорожку, что я чувствую, как они пропитывают воротник моей рубашки.

— У меня не было ни тети, ни дяди, чтобы взять меня к себе, как у тебя, не было денег, чтобы расплатиться. Все мы бедны, как церковные мыши. А мои бабушка с дедушкой? Они умерли еще до моего рождения. Да, бедный Зик, твои родители путешествуют. — Я закатываю глаза к потолку, смотрю на флуоресцентные лампы и смахиваю очередную слезу.

— Сходи их увидеть! Сделай что-нибудь! Боже мой! Вместо того, чтобы стоять там в своих двухсотдолларовых джинсах и разъезжать в своем дорогом грузовике и ныть о том, как плохо ты себя чувствуешь. Ха! — Я смеюсь, и смех мой звучит почти маниакально. — По крайней мере, у тебя есть семья. Я не веду себя как стерва, потому что провела детство, болтая с незнакомцами. Ты знаешь, что я даже не могу навестить свою семью, потому что не могу позволить себе билет на самолет.

Мое тело дрожит.

А мои руки?

Я поднимаю их и смотрю на свои пальцы; меня так трясет, что я даже не могу поднять ноутбук.

Зик делает шаг вперед.

— Не подходи ко мне, я... я так устала от тебя! — Я кричу и стараюсь сдержать заикание, но это трудно. Так чертовски трудно, что у меня дрожит подбородок. — Все, чего я хотела, это чтобы кто-то относился ко мне с уважением, но ты не смог даже этого сделать.