Выйдя на улицу, Соренсен и Лахлан начали обход просторной лужайки, окруженной порослью кустов, то расходясь в разные стороны, то снова сближаясь. Когда полицейские достигли кромки леса, их движения стали осторожней: они боялись не заметить человеческие следы. Соренсен и раньше доводилось обыскивать леса в поисках пропавших охотников, а иногда и потерявшихся детей. Случалось, что поисковые операции заканчивались благополучно, но насчет сегодняшнего случая она иллюзий не питала. Женщина, да еще без верхней одежды, наверняка не смогла бы избежать гипотермии. Если только она не знала, как выжить в зимнем лесу, а в этом Соренсен сильно сомневалась. К тому же Райли сошла с ума от паники, а главное правило выживания – не паниковать.
Под подошвами ее ботинок хрустели ветки, а от ледяного воздуха сжимались легкие. Она обходила лес, чувствуя присутствие Лахлана, который осторожно шел чуть левее. Вообще-то, Соренсен любила лесные прогулки, но только не сегодня. Вместе с привычной нервозностью, сопровождавшей все поисковые операции, этой странной смесью надежды и страха, Соренсен ощущала беспокойство еще и оттого, что где-то рядом затаился убийца.
Через некоторое время, когда она уже начала по-настоящему замерзать, они вышли на занесенную снегом небольшую поляну. Обведя глазами прогалину, Соренсен не заметила никаких признаков присутствия человека, как вдруг услышала оклик Лахлана:
– Сюда!
Она поняла, что увидит, уже по тому, как звучал его голос.
С дурным предчувствием она поспешила к лейтенанту, проваливаясь в высокие сугробы. На белом снегу под ногами Лахлана скорчилась за валуном темная фигурка. Подойдя поближе, Соренсен увидела мертвецки бледное лицо женщины лет тридцати. Ее губы посинели, а распахнутые глаза покрывала корка льда. Женщина была одета в джинсы, серый свитер и кроссовки. Ни шапки, ни пуховика. Окоченевшая, как бревно, она сидела на корточках, прижавшись к валуну и обвив руками колени, – то ли пряталась, то ли просто дожидалась неизбежного. Ладони были спрятаны в рукава. У Соренсен болезненно сжалось сердце. Стараясь не выдать своего потрясения, она нагнулась, чтобы осмотреть тело, но не заметила видимых признаков насилия. Она снова выпрямилась.
– Черт побери, – пробормотал Лахлан.
Над ними пронеслась стая ворон, закрывшая бледное небо, и Соренсен на несколько секунд подняла глаза.
– Никаких признаков насилия, – наконец сказала она, взглянув на Лахлана.
– Но от кого она бежала в лес без куртки? – качая головой, спросил Лахлан.
– Думаю, она и сама этого не знала.
32
Вернувшись в отель, Соренсен и Лахлан сообщили постояльцам печальную новость. Вряд ли кто-то из них еще надеялся увидеть Райли живой, однако это все равно их потрясло. Как и предполагала Соренсен, хуже всего известие приняла ее подруга Гвен. Девушка судорожно зарыдала, и Соренсен села рядом, обнимая ее за плечи, пока та не успокоилась.
Наконец они с Лахланом отправились в столовую, где к ним вскоре присоединились Перес и Уилкокс: полицейские были уверены, что, помимо уже известных им людей, в гостинице никого нет. Они не обнаружили никаких следов посторонних, вот только разбитое окно вызывало подозрения, но, по их мнению, на него просто упала ветка. Очевидно, что убийца – один из присутствующих. На данный момент под подозрением был каждый.
– Придется на всякий случай зачитать всем их права, – сказала Соренсен Лахлану.
В столовую поставили стол для допросов, и первым туда вызвали владельца отеля Джеймса Харвуда. Из кухни шло тепло, но было ясно, что по-настоящему гостиница прогреется еще нескоро. Сквозь открытые ставни в комнату струилось солнце, и при свете дня Джеймс выглядел хуже некуда. Соренсен сомневалась, что он сумеет пережить потерю Бредли. Лахлан достал блокнот. Харвуд сел напротив них, Соренсен зачитала его права, и тот кивнул, давая понять, что готов к допросу.
– Джеймс, мне очень жаль, – мягко начала она.
Мужчина хмуро кивнул, сдерживая слезы. Его губы были плотно сжаты. Соренсен знала, что судьба уже не раз обрушивала на него тяжелые испытания. Несколько лет назад его жена умерла от рака, и ему пришлось растить сына в одиночку. Да и с Бредли порой приходилось непросто.
Она слегка подалась вперед и сказала:
– Мне тоже непросто об этом говорить, Джеймс, я знала вас с Бредли много лет. – Он поднял на нее покрасневшие глаза. – Вы знаете, как тепло я относилась к вашему мальчику.
Он кивнул.
– Вы были добры к нам, – еле слышно прошептал он.
– Поймите меня правильно.
Джеймс насторожился. Похоже, он знает, о чем она собирается спросить, и неудивительно. Разумеется, он и сам задавался теми же вопросами – особенно после убийства Бредли.
– Мог ли Бредли иметь хоть какое-то отношение ко всему этому? – Соренсен сочувственно посмотрела на него.
Глаза Харвуда наполнились слезами, и он не сразу нашел в себе силы ответить.