Нежелательные элементы

Робби отпустил несколько неловких шуток, но, когда она даже не улыбнулась, начал поить ее, поражаясь тому, как она пьет рюмку за рюмкой почти чистое виски — если не считать кубика льда и двух-трех символических капель содовой. У нее, несомненно, была крепкая голова, ее худое лицо манекенщицы, обрамленное аккуратно подстриженными волосами, даже не раскраснелось. Но затем она заметила, что ее муж в другом углу комнаты болтает с Коллип Блейк, старшей операционной сестрой. Ни слова не говоря, она сунула рюмку растерявшемуся Робби, скользнула мимо всех гостей, точно черная хищная птица, встала рядом с мужем и что-то сказала Коллин, а когда та повернулась, Джиллиан Мурхед залепила ей такую пощечину, что она едва устояла на ногах.

Печальнее всего была полнейшая бессмысленность этой выходки. Им всем было известно (это просто бросалось в глаза!), что Коллин, коренастая, коротко стриженная, с басовитым голосом — лесбиянка. Она считалась лучшей сестрой бригады. Они ее уважали и делали вид, будто ничего не знают про младшую сестру из главного корпуса, с которой у нее были какие-то неясные и давние отношения. Для Коллин было столь же немыслимо флиртовать с мужчиной, как войти в операционную без марлевой повязки.

Внезапно он почувствовал, что гордится своей бригадой. Он ее собрал, выпестовал, это его творение. Большинство техников, ассистентов и хирургов начинали свою работу у него. Он видел, как росло их умение, накапливался опыт. Некоторые учились быстро, другие нет, но все на голову стали выше.

Это его бригада, и он всегда будет защищать их интересы, даже если придется поссориться со всем начальством. Он знал, что это не идет ему на пользу, но неизменно отвечал одно: «Я начну тревожиться, когда мои больные примутся жаловаться, что их плохо лечат».

Ведь это же главное, разве нет? Странно, как легко люди забывают. Запутываются в своей зависти, честолюбивых надеждах и перестают помнить, что всё в больнице и все, кто в ней служит, от истопника, бросающего уголь в топку, до хирурга, оперирующего на живом мозге, существуют исключительно для больных.

Он с горечью припомнил последний пример бюрократической волокиты — когда он вел долгую борьбу за то, чтобы получить еще двух техников для аппарата «сердце-легкие»! Его ребята работают не по часам. В экстренных случаях их вызывают в любое время дня и ночи.

Он попробовал добиться от администрации, чтобы им либо вообще платили больше, чем техникам, которые работают только положенное время, либо выплачивали сверхурочные. Какой-то чинуша счел это излишним и рекомендовал давать техникам отгулы. По-видимому, никто даже не потрудился заглянуть в расписание операций, которое не то что свободного дня — свободного часа не оставляло.

В конце концов он подал надлежащим образом мотивированную («А что это такое?» — спросил он доктора Малколма, и тот хлопнул в ладоши и ответил: «Но вы же понимаете! Надо мотивировать») докладную записку соответствующей комиссии о дополнительных штатных единицах. Прошло два месяца, и три напоминания остались без ответа. Вчера наконец он его получил. Вопрос был рассмотрен. Необходимости в увеличении технического персонала нет. Нужно просто улучшить организацию труда в кардиологическом отделении.

Он дошел до конца коридора и машинально свернул в раздевалку, мысленно прикидывая, как он в свою очередь ответит. Да, конечно, он человек, а потому ему свойственно ошибаться, ответит он. Ему известно, что у него есть ряд недостатков. И он очень рад узнать, что кто-то в администрации более квалифицирован для того, чтобы руководить кардиологическим отделением. Может, специалист будет на месте и покажет ему, как это делается. И чем скорее, тем лучше.

Он решил тут же набросать черновик письма, чтобы не забыть, и уже собрался достать из висевшего в шкафчике пиджака записную книжку, как вдруг его взгляд упал на небольшой плакат, висевший в рамке у окна. Он находился там не один год, и Деон почти перестал его замечать. С тех пор как он перечитывал эти слова, прошло много времени, и вот, стоя возле шкафчика, так и не вынув руку из внутреннего кармана пиджака, Деон медленно прочел знакомые строки.

Это была цитата из книги Уиллиса Потса «Хирург и ребенок». «Если бы младенец, которого вам предстоит оперировать, умел говорить, он воззвал бы к хирургу: „Прошу вас, будьте очень осторожны с моими крохотными тканями и постарайтесь устранить порок с первого раза. Переливайте мне кровь, дайте сколько требуется жизненных соков, кислорода, помните, я не умею еще переносить боль. Помните это, и я докажу вам, что способен вынести самую тяжелую операцию. Вы будете поражены, как быстро пойдет мое выздоровление, а я навсегда останусь вам благодарен“».

Он еще раз внимательно перечитал цитату, повесил пиджак, закрыл шкафчик и вышел из раздевалки.

Ему стало ясно, почему он сегодня так раздражителен. Вернее, он все время это знал, но хотел не думать, забыть…