Неживой

Так им показалось во всяком случае, ведь они специально не стали считать сколько их осталось на этой земле. Просто жили дальше, но в этот раз запасов наделали на зимы две вперёд, вскопали новые погреба на горе, подальше от грунтовых вод и ручейков. Князь заезжал ещё три раза. Всякий раз с помощью. Коров привел, свиней, овец, лошадей, телегу железа, какого-никакого, но всё таки под инструмент подходящего и советов надавал, как прожить в таком краю, который и на лето жаркий и на зиму лютый.

К концу лета, Вацлав снял со стены свой топор, вплёл в бороду красную ленточку, побрил голову до блеска и поехал к князю Яриону на празднование. Как раз после сбора урожая родился у него третий сын. И помня о том, что Ярион делал по весне, Вацлав решил предложить ему свой топор. Выкованный, из метеоритного железа ещё прапрадедом-основателем Валашки, с длинной ручкой из чёрного дуба, переплетённой кожей. Самая ценная вещь, какая когда-либо была в Валашке. Князь Ярион бы его не взял, на кой чёрт ему эта вещица в самом деле, и тогда Вацлав бы дал ему справедливую клятву — обрушить этот топор на голову каждого, кто удумает причинить вред доброму Яриону или его семье. Как тогда он обрушил на Чёрной горе, но не во имя славного князя Яриона, а чтобы блудливые тмонги не вырезали его деревню и не забрали жён.

Гулянья должны были затянуться аж на неделю. Вацлав не особо спешил и гнал коня, наслаждался беззаботной дорогой, красотой леса и рек и приближающимся запахом и видом моря.

До этого Вацлав никогда не был в Поморске. Памятуя о своей нелёгкой судьбе и коварстве врагов, племя Вацлава предпочитало жить в труднопроходимых местах, подальше от всех и старалось реже попадаться иным людям на глаза. Такова во всяком случае была молва, которую щедро сыпала на землю семья Вацлава с тех пор как их вообще пустили в этот край.

Вацлав оказался совершенно не приспособлен к шуму и видам большого города. Он был поражён высотой стен и толщиной ворот, количеству камня уложенному на мостовые, и улицам, ровным улицам, которые были так не похоже на холмистый рельеф Валашки.

Всюду сновали люди. Вацлав оглох, никогда он не видел столько людей, не встречал за жизнь и сотой части это беснующийся и не затихающий ни на секунду толпы.

Ярион принимал гостей в зале настолько большом, что туда бы влез весь вацлавский дом. Он сидел на возвышении, на своём троне и правил, с горящим взором и прямой спиной, словно сошедший с древней иконы, вроде иконы святого правителя Мариака, бережно хранимой в вере Вацлава.

Он разговаривал грозно, взмахами могучей руки с перстнем решал судьбы просителей, изредка позволял целовать её. Но… как-то только он увидел внизу Вацлава, он вдруг улыбнулся совсем не грозно, поднялся со своего трона, сбежал вниз и пожал ему руку, как жмут товарищу и дорогому другу, да ещё и склонил голову, в знак то ли уважения, то ли чего то ещё, что Вацлав совсем не понял.

— Хорошо, что приехал, князь Вацлав! — воскликнул он. — Счастьё у меня. Сын родился! Ропопортом назвали. Гулять будем. Хорошо, что приехал!

Вацлав удивился, тому что князь назвал его князем, ведь по их обычаям, был он всего лишь конунгом… вождём, не по праву крови, а по праву силы, который мог всё своё положение в миг растерять на дуэли с конкурентом или кем-то обиженным.

Вацлав сжал кулаки, стиснул зубы от порыва чувств, хотел склониться к ногам Яриона, кинуть к ним топор, шептать слова клятвы, но князь быстро извинился и снова вернулся на трон. Был у него день просителей, и ему нужно было выполнить княжеские обязанности.

К Вацлаву же подошёл слуга и за руку отвёл в его покои. Вацлав снова поразился — ему одному предоставили комнату и кроватью и окном. Её не надо было ни с кем делить, и она была вполне добротно обставлена, да на столько, что там было лучше и чище, чем в его родной избе. В замке таких комнат было не счесть, но князь выдал ему ещё и хорошую. Четверых сопровождавших Вацлава мужчин поселили в большой спальне напротив, каждому предоставив по кровати. Хотя они и готовы были ночевать в конюшне или под открытым небом. И даже принесли им еду и напитков — скоротать время до вечера.

* * *

Как солнце начало клонится к горизонту, их позвали на пир. Вацлав нацепил чистую рубаху и обмылся в тазу водой. Оружие и родовой топор их вынудили оставить в покоях, с чем Вацлав согласился. «Негоже пить с ножом на поясе», говорили у них в селеньях. Он всё равно хотел остаться с князем с глазу на глаз и без свидетелей сказать князю, что у него на сердце.

Вацлав никогда не видел таких гуляний. Казалось весь город охвачен ими, все без исключения улицы и все дома. Даже на палубах кораблей, горели огни и мелькали человеческие силуэты. Отовсюду лилась музыка и песни, сплеталась между собой в причудливые мелодии, и чтоб заглушить их приходилось почти кричать.