Читаем Нежная добыча полностью

По тропе к нему рысью двигались два индейца. Приблизившись, они остановились и оглядели его с такой надеждой на смуглых маленьких лицах, что пастору Дау показалось: сейчас заговорят. Но один вместо этого хрюкнул и махнул второму. Пастора невозможно было обойти, поэтому они грубо задели его, проталкиваясь мимо. Ни разу не оглянувшись, они поспешили дальше, вниз и исчезли в зеленой листве коки.

Такое причудливое поведение двух туземцев несколько заинтриговало пастора; он вдруг исполнился решимости найти этому объяснение. И двинулся следом.

Вскоре он уже миновал то место, где недавно повернул назад. Он оказался в лесу, аромат зелени был почти невыносим — запах живой и мертвой растительности в том мире, где медленный рост и медленная смерть одновременны и неразделимы. Один раз пастор остановился и прислушался к шагам. Очевидно, индейцы убежали далеко вперед; тем не менее, он продолжал путь. Поскольку тропа была довольно широка и хорошо утоптана, лишь изредка пастор соприкасался с висящей лианой или торчащей веткой.

Складывалось ощущение, что осанистые деревья и лозы насильно остановлены в каком-то неистовом порыве и теперь замерли однообразной чередой мучительных живых картин. Как будто, пока он смотрел, отчаянная битва за воздух прекратилась и разгорится вновь, лишь когда он отвернется. Пастор решил, что место его так нервирует именно тем, что эту скрытность невозможно подтвердить. То и дело над головой в сумраке от ствола к стволу безмолвно парили кроваво-красные бабочки. Все они выглядели одинаково: ему казалось, что это одно и то же насекомое. Несколько раз он миновал белые решетки огромных паутин, прокинутых меж растениями точно ворота, нарисованные на темной стене. Но, похоже, никакой живности в паутинах не водилось. Огромные ленивые капли продолжали падать сверху; даже если бы лило как из ведра, землю под ногами не вымочило сильнее.

Поскольку пастор был астигматиком, вскоре голова у него закружилась от такого обилия деталей, и он смотрел прямо перед собой, переводя взгляд в сторону, лишь когда требовалось обогнуть то, что росло поперек тропы. Дно леса тянулось ровно. Он вдруг осознал, что окружающий воздух вибрирует от слабого гула. Пастор замер и различил, как обыденно болбочет поток, минуя свои берега. И чуть ли не сразу впереди открылась вода — черная и широкая, а учитывая близость — и невероятно тихая в своем быстром течении. В нескольких шагах от него тропу перегораживало мертвое дерево, поросшее оранжевыми грибами. Взгляд пастора скользнул по стволу влево: на узком конце лицом к нему сидели два индейца. Они разглядывали его с интересом, и пастор знал, что они его поджидали. Он подошел, поздоровался. Они ответили с важностью, не сводя ярких глаз с его лица.

Будто сговорившись, оба встали в один момент и прошли к урезу воды, где остановились, глядя вниз. Затем один обернулся к пастору и просто сказал:

— Пойдем.

Обходя бревно, пастор увидел, что они стоят у длинного бамбукового плота, вытащенного на илистый берег. Индейцы подняли его и одним концом уронили в воду.

— Куда вы? — спросил пастор. Вместо ответа они согласно подняли короткие смуглые руки и медленно взмахнули по течению реки. И снова говоривший вначале сказал:

— Пойдем.

Пастор, любопытство которого разгорелось, с подозрением глянул на хрупкую конструкцию и вновь перевел взгляд на индейцев. Одновременно он подумал: приятнее будет прокатиться с ними, чем возвращаться пешком через лес. Он снова нетерпеливо спросил:

— Куда вы? В Такате?

— Такате, — отозвался тот, который до сих пор молчал.

— Он крепкий? — поинтересовался пастор, нагибаясь и легонько тыча в кусок бамбука. Простая формальность — он слепо верил в способность индейцев подчинять себе вещества джунглей.

— Крепкий, — ответил первый. — Пойдем.

Пастор бросил взгляд на мокрый лес, ступил на плот и сел, съежившись, на корме. Двое быстро прыгнули на борт и столкнули шестом хрупкое судно с берега.

Так началось путешествие, о котором пастор Дау пожалел едва ли не сразу. Несмотря на то, что они втроем стремительно двигались по первой излучине, уж лучше бы он остался на суше и сейчас бы взбирался по склону оврага. Они быстро неслись по безмолвной воде, а пастор корил себя, что неведомо почему согласился. С каждым новым изгибом тоннеля он все больше удалялся от мира. Пастор даже поймал себя на нелепице: он мысленно тужится, стараясь удержать плот на месте, — тот слишком легко скользил по черной воде. Дальше от мира — или он имел в виду: дальше от Бога? Не похоже, что подобные места вообще пребывают в ведении Господа. Додумавшись до такого, пастор зажмурился. Это абсурд, это явно невозможно — во всяком случае, неприемлемо, — однако же пришло ему в голову и засело в уме. «Господь всегда со мной», — безмолвно сказал он себе, но заклинание не подействовало. Пастор быстро открыл глаза и посмотрел на своих спутников. Те сидели к нему лицом, но у него было ощущение, что он для них невидим; они воспринимали только быструю зыбь, рассеивающуюся за кормой, да неровные своды растительного потолка, под которыми проплывали.

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги