Нежная ночь Ривьеры

– Колье в сейфе, в номере отеля у Павла. Мы потом за ним сходим. А пока я предлагаю еще подождать. Вдруг Влад Николаевич все же придет?

– Кто это – Влад Николаевич? – наклонилась к Кате Машка.

– Вы не знаете? А, вы же только приехали. Он тут хозяин всего. Самая большая яхта, самые крутые вечеринки, самые дорогие девочки…

– Я думала, все это по праву принадлежит Абрамовичу.

– Абрамович бывает наездами. А Влад Николаевич тут живет. Без него ничего не решается.

– Что, даже спор Фицджеральда с женой, случившийся сто лет назад?

Катя хмыкнула:

– Девчонки, не будьте наивными. Серьезные папики так просто фонды не создают. Права женщин сегодня отлично конвертируются.

Прожженная пиарщица Машка аж взвилась:

– Вот спасибо, просветила! Вывела из тьмы невежества!

Вдруг, словно в ответ на ее слова, в зале мигнули и разом погасли все хрустальные люстры. Воцарилась темнота, наполненная звяканьем брошенных на тарелки вилок с ножами.

– Что? Что это? – раздались вскрики за столом.

И тут из темноты стала пробиваться нежная мелодия…

Сюрприз

Свет вспыхнул – и мы увидели, что на крошечной сцене в центре зала стоит саксофонист. Высокий, худой, коротко стриженный блондин, прикрыв глаза, выдувал из своей трубы что-то волшебно-призывное.

– Смотри, смотри, это он! – возбужденно схватила меня за руку Машка.

Я вгляделась. Играл и правда тот смешной парень, что дирижировал процессией на улице. Правда, сейчас он был во фраке и самозабвенно выдувал из своей трубы что-то отчаянное, будто выколдовывал, выкликал кого-то своей музыкой. Так факир вызывает из корзинки опасную змею.

И змея появилась.

По проходу между столиками шла девушка, похожая на красивую ведьму из гламурного триллера: очень худая, с заносчивым напудренным белым лицом, с которого раскаленными углями сверкали глаза. Черный шелковый сарафан с большими разрезами обвивался вокруг ее длиннющих ног, а мечущиеся по плечам темные, обесцвеченные на концах волосы и правда напоминали белоголовых змей.

Девушка встала рядом с саксофонистом: он почувствовал ее присутствие, не разжимая сомкнутых глаз, и заиграл томную мелодию, которая потянулась по залу, как дым от вишневых сигар. Девица замерла, вслушиваясь, закачалась в такт музыке и начала вплетать в нее свой мурлыкающий, капризный голос.

Мне даже трудно было разобрать – хорошо ли она поет. Гортанные, хрипловатые придыхания были наполнены таким раскаленным любовным током, что зал перестал жевать.

Вдруг на самом страстном пассаже солистка сделала резкое движение – и концертное платье упало к ее ногам. Публика ахнула – девица осталась голой, но как ни в чем не бывало продолжала петь, горделиво вздернув подкрашенные алые соски на почти отсутствующей груди.

Впрочем, приглядевшись, я поняла, что полупрозрачные, телесного цвета стринги на ней остались.

– Бедная Лиза совсем с дуба рухнула! – прищурилась на солистку Катя. – Копирует Зельду. Та тоже практиковала эксгибиционизм. Раздевалась на приемах, танцевала нагишом. Но она хотя бы была официальная сумасшедшая! Эта же – петь не умеет, своего ничего придумать не может. А дураки, – Катя кивнула на саксофониста, – ведутся!

Музыкант выдал победную трель, кружок фанатов Зельды бурно зааплодировал, остальная публика неуверенно их поддержала. Пожилого краснолицего немца за соседним столиком, тоже захлопавшего в ладоши, жена с возмущением ударила по рукам веером.

Девушка насмешливо поклонилась. И, тряхнув волосами-змеями, прошагала через весь зал к выходу.

Я поняла, что здесь не так буржуазно-тоскливо, как мне показалось вначале.

Через десять минут солистка, накинув платье, но не смыв с лица ни белый грим, ни высокомерную отстраненность, присоединилась к фанатам Зельды.

– Ешь давай! Поправляйся! – громогласно приветствовала ее пышнотелая Ирусик. – А то ты что-то совсем дохленькая!

Согнутый в дугу официант в белом колпаке тут же поставил перед дохленькой и сидящим рядом с ней Длинным большие блюда.

Тот поднял крышку – и ресторан огласил его визгливый вопль:

– А-а! Что это?

Парень вскочил и нелепо замахал руками.

– Что? – испуганно прошамкал официант.

Мы с Машкой от любопытства даже привстали: на тарелке сидела живая лягушка. Похоже, она была испугана не меньше Длинного.

– Ой! – отшатнулся гарсон в колпаке. – Опять! Курица опять превратилась! Меня уволят!

Лиза подняла свою крышку – под ней лежал крохотный букетик фиалок.

– Поль! Ты в своем репертуаре! – обернулась она, даже не улыбнувшись.

Только сейчас я узнала в официанте саксофониста – когда только успел переодеться.

– Дурак! Сколько можно! Теперь сам ее отсюда убирай! – Длинный смешно переступал с ноги на ногу, как вспугнутый журавль. Есть такие люди – идеальные жертвы розыгрышей.

А вот сидевшая рядом с ним Алиса даже не перестала жевать. Ее собачка тоже сидела так тихо, будто и правда была игрушечной.

– Хватит дурачиться! – не выдержала Гусыня. – Здесь не ваши игрища. У нас серьезное мероприятие!

В этот момент над рестораном раздался протяжно-утробный, пробирающий до мурашек вопль. Так воет на болотах собака Баскервилей. И Буник, когда у него заканчивается кость.