– Аня, говори.
Я медленно глубоко вдохнула и молча выдохнула – на этот вопрос он мне пока правильного ответа не дал, а ответить неправильно я до ужаса боялась. Он вздохнул и обнял меня крепче, поцеловал в висок и сказал бесконечно терпеливым тоном:
– Ладно, давай пойдём другим путём. Что ты хочешь, чтобы я сделал?
Он помолчал, ожидая ответа, не дождался и опять вздохнул, изображая оптимизм:
– Ладно, другой вопрос. Чем ты хочешь заняться?
Я молчала, он начал предлагать варианты:
– Спать хочешь?
– Нет.
– Есть хочешь?
– Нет.
– Пить хочешь?
– Нет.
– Станцевать хочешь?
Я от неожиданности почти засмеялась, но успела закрыть себе рот, ВэВэ улыбнулся и обнял меня увереннее, спросил чуть менее серьёзно:
– Слушай, а что ты вообще сегодня ела? Кроме блинов утром.
Я открыла рот, чтобы сказать про блины, но не успела и пришлось закрывать. Ничего я не ела, мне было вообще не до еды. Он с лёгким неодобрением сказал:
– Понятно. Хотелось бы тебя, конечно, умудрённо поосуждать, но я не имею на это морального права, потому что я такой же. Времени не было. Давай поедем куда-нибудь поедим? В то кафе с русской кухней, там пельмени есть, в бульоне, я бы их сейчас кастрюлю сожрал. Ты как?
Я была никак, я просто стояла и безоговорочно верила каждому его слову, и весь мой организм ему с готовностью верил, и ощущал то, что ВэВэ рекомендовал ощутить – мой желудок очнулся, как медведь от зимней спячки, и издал такой несомненный звук, что стало дико стыдно, а ВэВэ рассмеялся и коротко обнял меня крепче, сразу же отодвигаясь и поправляя на мне одежду:
– Прекрасная здоровая реакция молодого здорового организма, какое счастье. Поехали. Только умойся сначала.
– Хорошо, – я опустила голову и пошла умываться, радуясь, что хоть что-то во мне есть прекрасное и здоровое.
В очередной раз умывшись, я посмотрела на себя в зеркало и пришла в ужас – я выглядела кошмарно, мной как будто полы помыли, а потом отжали и бросили под дверь. Я была мятая вся, и мокрая вся, и рубашка моя уже давно не была такой новой и обалденной, какой я запомнила её в день покупки в секонд-хенде. У вещей из секонда вообще была странная суперспособность выглядеть хорошо в день покупки, а потом стремительно стареть и изнашиваться буквально за пару месяцев, какое-то запрограммированное устаревание, как у мобильных телефонов. Рубашку было до слёз жаль, она мне нравилась, но назвать её приличной уже язык не поворачивался, она истёрлась на сгибах, потускнела и как будто опала, став на размер больше, но не везде, а только в более прозрачных местах.
Думать о том, что в прошлый раз в это же кафе я ходила в этой же одежде, было жутко стыдно, я не понимала, как ВэВэ на такой подвиг решился, позорить его ещё раз не хотелось. Я вышла в коридор, посмотрела на ВэВэ, он ждал меня у двери, глядя в телефон, поймал мой мрачный взгляд и поднял брови, приглашая высказываться. Я призналась:
– Я никуда не поеду.
– Почему?
– Я вымазала рубашку, а другой нет.
– Поехали купим, – он убрал телефон в карман и озарил оптимистичной улыбкой весь мир: – Будет весело, как в "Красотке".
Я поморщилась и сказала:
– Это фильм про проститутку.
Он посмотрел на меня с шутливым осуждением и погрозил пальцем:
– Это фильм про любовь и исполнение желаний.
– Кому как, – я отвела глаза, но сдаваться на этот раз не собиралась – это был принципиальный момент, мне была глубоко противна сама идея любви за деньги, я считала, что либо деньги, либо любовь, иначе никак.
ВэВэ перестал улыбаться, потом всё-таки приложил усилие и улыбнулся опять, положил ладонь мне на плечо и сказал тоном всепрощающего боженьки:
– Не хочешь – не поедем. Давай закажем сюда, у них есть доставка. Так нормально?
Я пожала плечами, потом кивнула, внимательно следя за его реакцией, в то время как он внимательно следил за моей.
– Я заказываю?
Я опять кивнула, он достал телефон и набрал номер, прижал телефон к уху, а второй рукой прижал к себе меня, это было так незаслуженно и приятно, что мне опять хотелось рыдать без остановки, но я уже физически не могла, как будто ангельскую таблетку всё-таки выпила.