– Хорошо, – я занялась блинами, тихо поглядывая на ВэВэ и улыбаясь – он выглядел таким милым и уютным в этом мятом состоянии, мне пищать хотелось от умиления. Я забрала свою чашку со стола и пила чай стоя у плиты, заедая первыми блинами, которые не то чтобы "комом", но всё же недостаточно хороши для ВэВэ. Он тоже пил чай, напряжённо о чём-то думая, потом как будто бы принял важное решение, и серьёзно сказал:
– А давай не три, а четыре?
– Хорошо.
– Я оборзел? – он широко улыбнулся, как будто точно знал весьма растяжимые границы того, насколько ему можно борзеть, оставаясь безнаказанным, я кивнула:
– Тебе можно.
Он улыбнулся ещё шире и протянул:
– О, да, я такой. Мне всё можно. И, кстати...
На столе зазвонил мой телефон, я бросила на него короткий взгляд, почти уверенная, что это какая-нибудь реклама, но увидела мамину аватарку и замерла, мигом холодея до глубины души. Наверное, у меня что-то случилось с лицом, потому что ВэВэ перестал изображать сонную расслабленность и через секунду уже стоял рядом со мной, предельно собранный и готовый действовать, как только поймёт, в чём проблема. Я сама не понимала, в чём проблема, мне просто было жутко от самой мысли о том, что в мой зазеркальный блаженный мир сейчас ворвётся мамин голос и начнёт учить меня "жить правильно".
Я не шевелилась, телефон звонил, ВэВэ забрал у меня из рук чашку и сковородку, выключил плиту и обнял меня за плечи, я как будто очнулась, оказавшись со всех сторон окружена его руками. Стало легче, холод внутри отступил, я закрыла глаза, собираясь с силами. ВэВэ спросил:
– Что случилось?
– Ничего особенного, просто мама звонит.
– Так ответь. Говори сколько хочешь, я не буду вам мешать.
Я кивнула, глядя в сторону, он убрал руки, но остался на месте, а я пошла к телефону, очень медленно, хотя идти было два шага, но я как будто через футбольное поле к этому проклятому телефону тянулась.
– Ань?
Я посмотрела на ВэВэ, радуясь любой отсрочке, он с сомнением спросил:
– Ты берёшь трубку потому, что я сказал её взять?
Я опустила глаза, и опустила руку, которой тянулась к телефону, а он перестал звонить. На меня от этой тишины как будто благословение снизошло, я расслабилась, но телефон тут же зазвонил опять, напрягая меня ещё сильнее. Я невольно посмотрела на ВэВэ, он выглядел так, как будто здесь происходит что-то очень странное, и ему это не нравится.
Он положил ладонь мне на плечо и предельно серьёзно сказал:
– Это твой телефон, не хочешь – не бери.
Я вздохнула и покачала головой, всё-таки беря телефон в руку:
– Если не возьму сейчас, потом будет хуже.
– Мне уйти?
Мне сначала стало жутко некомфортно от мысли о том, что он уйдёт и я останусь с мамой один на один, потом стало ещё более некомфортно от того, что он увидит меня в том состоянии, в котором я обычно выслушиваю мамины наставления. Телефон звонил у меня в руке, я смотрела на экран, ВэВэ повторил с нажимом:
– Аня, не молчи.
– Останься, – шёпотом решилась я, сама не веря в свою смелость. ВэВэ усадил меня на стул, продолжая держать ладонь на моём плече, я положила свою сверху, от этого стало так хорошо, что я наконец-то набралась смелости и приняла вызов:
– Алло?
– Привет! Анька, ну ты дала – собралась и смылась, ни здрасьте, ни до свиданья! Точно как Каринка, хвостом вильнула и пока. Не стыдно? Хоть бы позвонила, я бы тебе с вещами помогла, а то ты вечно так упакуешь, что половину помнёшь, половину разобьёшь. Анька ты Анька, голова твоя садовая...
Я молчала, потому что маме собеседник был никогда не нужен, если бы я попыталась говорить, она бы перебила меня на втором слове, и начала отвечать на первое слово, додумывая предложение в меру своего настроения, а оно у неё почти всегда было не очень, так что я не рисковала. В разговорах с ней отвечать нужно было только на прямые вопросы, и только односложно – она звонила говорить, а не слушать.
– А я тут перестановку затеяла, шкаф разбираю, хочу освободить. Решила эту спальню отдать ребёнку, раз вы разъехались. Хлам повыкидываю, у Антоши скоро школа начнётся, пойдут тетрадки, азбуки, места надо будет много. Прикинь, Каринкину куртку нашла, рокерскую, с шипами. Надо будет Антоше костюм новогодний из неё сделать, ни у кого больше такого не будет. Да, сыночек? Что ты там режешь уже, покажи... Антоша! Положи ножницы! Что это? Это Анькино или чьё? А, режь уже, если начал, что теперь делать... Туда ему и дорога, да? Мой мальчик... – В трубке раздались слюнявые поцелуи, я закрыла глаза и отодвинула телефон от уха – я ненавидела, когда в процессе разговора со мной собеседник ещё с кем-то разговаривает, обычно я в таких случаях просила перезвонить попозже, воспитанные люди так и делали, но моя мама к ним не относилась. Она закончила облизывать Антошу и опять вспомнила обо мне: – Так с кем ты снимаешь, я так и не поняла, с Ленкой? Ань, ты тут?
– Да.
– Ну так отвечай, когда я спрашиваю! С Ленкой, говорю, снимаешь?