Слово "хозяйничать" у меня в голове имело ярко выраженный негативный оттенок, и употреблялось строго в составе фразы "нечего тут хозяйничать", но в исполнении ВэВэ это звучало прекрасно, и я вспомнила, как бабушка тоже использовала это слово, когда отдавала мне на растерзание свои запасы советских тканей или свою спальню.
Тон ВэВэ был великолепен, я была уверена, что всё получится в лучшем виде. Разобрала пакеты из супермаркета, чисто символически прошлась тряпкой по ванной комнате, подоконникам, дверным ручкам и кухонным шкафчикам, больше для успокоения совести, везде была идеальная чистота. Включила холодильник, нашла в телефоне идеальную песню, занялась блинами, пробуя результат и немного меняя тесто после каждого следующего блина, пока не получилось идеально. Поверх стопки надкусанных блинов легла стопка красивых и вкусных, я выключила плиту и включила чайник, решая, что лучше испеку горячих, когда ВэВэ проснётся. И в следующую секунду он открыл дверь кухни, не открывая глаз, и сонным голосом спросил:
– А что ты тут делаешь?
Я изо всех сил пыталась не рассмеяться над его мятым лицом, вдохнула поглубже, чтобы успокоиться, и ответила:
– Блинчики, Васенька. Ты выспался?
Он решительно мотнул головой:
– Я проголодался, – приоткрыл один глаз и осмотрел кухню в ярком оранжевом свете заходящего солнца, улыбнулся куда благодушнее и протянул: – Меня поднял этот божественный запах, я сейчас поем и пойду обратно спать.
Я кивнула ему на второй стул, а сама встала накрывать, спросила:
– Чай будешь?
– Если ты будешь, то кинь мне свой пакетик потом. Если не будешь, то я не буду.
Чайник как раз закипел и выключился, я достала себе одну из тех чашек, которые купила по списку, а ему поставила ту офигенную, которую взяла потом, поверх списка, заварила чай сначала ему, потом себе. Он наблюдал одним глазом, вторым продолжая дремать, чуть улыбался, сказал шёпотом:
– Мишка так делал в детстве. Хотя, он и сейчас так делает. Он вообще эксперт в экономии любых масштабов, и меня уже заразил, в "Вирусе" считают, что я жмот, потому что я сам лампочки меняю и стены крашу. А мне проще это за полчаса сделать самому, чем три часа искать специалистов, потом их сто раз проверять и заставлять переделывать.
Я поставила перед ним чашку, стопку блинов и пачку сгущёнки, взяла свою чашку и села напротив.
– Приятненького.
– Спасибо, – он попробовал блинчик, сначала немного, потом сунул в рот весь целиком, открыл оба глаза, как будто не мог поверить своему счастью, и с набитым ртом простонал: – О, боже... Кайф. У тебя лучше, чем в кафе. Я таких обалденных блинов не ел сто лет, с... третьего, наверное, класса. Или с пятого. У меня бабушка так готовит. Только она их маслом мажет, а я люблю, чтобы хрустели, поэтому тырю их прямо со сковородки, до того, как она намажет. Вкусно капец. Боженьки, как мне хорошо... А ещё есть?
– Тебе этого не хватит, что ли? – я с улыбкой указала на стопку блинов, которой хватит нам обоим, он осмотрел её с сомнением, посмотрел на меня, как будто оценивал конкурента, осторожно сказал:
– Ну... я не уверен. Так что, больше нету?
– Есть тесто, можно пожарить в любой момент, – я указала глазами на тесто, ВэВэ посмотрел на меня, потом на блины, потом опять на меня, улыбнулся как очаровательный вымогатель и сказал:
– А давай "любой момент" будет сейчас?
– Ты не лопнешь? – я препиралась чисто для поддержания разговора, а сама уже встала и включила плиту. Я была почти уверена, что он говорит это всё просто с целью сделать мне приятное, но спорить не собиралась, потому что цели он достиг – мне было приятно, мои блины уже много лет никто не хвалил, меня вообще за пределами работы особо комплиментами не баловали, чтобы не зазнавалась. А сейчас я смотрела, как мой обалденный директор уплетает мои обалденные блины, и впервые думала о том, что случится, если я вдруг однажды всё-таки зазнаюсь.
Ответа не было, я раньше не задумывалась о таких вещах, но сейчас задумалась, потому что риск сильно увеличился. Блины исчезали с ошеломляющей скоростью, я увидела один надкусанный, он был из первых, которые я пробовала, и я точно знала, что с этого момента будет тем хуже, чем ближе ко дну, поэтому быстренько отобрала тарелку и улыбнулась с невинным видом:
– Мне оставь хоть чуть-чуть.
ВэВэ сделал честные глаза и поднял руки, глядя на меня и на тесто, и улыбаясь всё невиннее. Я уточнила:
– Сколько тебе сделать?
– Один? – неуверенно предположил он, прислушиваясь к себе, качнул головой: – Или лучше два? Да, я думаю, два будет в самый раз. И ещё три сделай, и вот там на тарелке пусть лежат, я буду знать, что это мои, эта информация будет греть мою душу во сне.