Нежная спираль

Но вернемся снова к нашему кусту шиповника… Утонув по колено в овечьей шерсти, он привольно расположился на южном склоне Бабы Яги. Вокруг него паслись овцы, вся Баба Яга вытоптана ими и выщипана подчистую. В сердцевине куста виднеется сочная трава, овцы просовывали туда морды, чтоб ее выщипать, а когда выбирались назад, каждая из овец оставляла на ветке по клоку шерсти — потому и кажется, что куст стоит по колено в шерсти. Дальше по склону видны и другие кусты, можно сказать, что все дорожки Бабы Яги, предназначенные для больных-сердечников, украшены кустами шиповника, и кусты эти, кудрявые, взъерошенные, топорщатся, словно шапка волос на голове девушки-негритянки, наш же шиповник красуется, точно шапка волос на голове Анджелы Дэвис. Издали видно, что сборщики шиповника его не обошли — до той высоты, до какой дотягивается рука, он весь обобран. Однако верхняя половина куста вся усыпана крупными, сочными плодами, ярко-красными и блестящими, точно капли крови. Осень щедро одарила все плодовые деревья. Усыпаны плодами и старые груши. Отдыхающие то и дело трясут их, груши с глухим стуком, словно камни, падают на землю, отдыхающие собирают их, надкусывают и выплевывают откусанное — груши еще зеленые и несъедобные — бросают плоды и переходят к следующему грушевому дереву, трясут его, пробуют упавшие плоды и бросают их на поляну и на дорожки терренкура. Баба Яга вся усеяна надкусанными грушами, история эта повторяется каждый день, и удивительно, как это снующее по холму недужное человечество не может понять, что груши еще зеленые и твердые, и проверяет каждый божий день крепколобое человечество, в самом ли деле груши еще зеленые и твердые и в самом ли деле их нельзя есть! И средиземноморский каштан торчит на самом хребте Бабы Яги, плоды его щетинятся ежовыми колючками, крепколобый человек и здесь пробует свои силы, сшибая зеленых ежиков камнями. И ореховые деревья растут на склоне, скорлупа орехов уже трескается, в зеленые кроны со свистом врезаются камни, и орехи один за одним падают на землю. Нет такого дерева, которое отдыхающие не атаковали бы камнями, или такого куста шиповника, который они не пытались бы обобрать. Каждый норовит что-то сорвать, как будто природа широко распахнула двери и свои кладовые, чтоб любой прохожий мог протянуть руку, пошарить и уволочь что попадется. Видел я, среди прочих, старушек таких древних, что в голову приходит мысль, не ровесницы ли они скальных рисунков из пещеры Магура, идут эти бабки целой ватагой, на ногах у всех зеленые или лиловые шерстяные носки, и почти всегда в группе есть одна бабка вдвое старше всех прочих — так и кажется, что подуй только ветер, и полетит старушка, точно Баба Яга, над холмом. Родственники послали ее на воды в надежде, что она в этих водах в конце концов утонет. Но бабка не тонет, и вот, через сто с лишним лет после освобождения от османского ига, семенит шустро и принимает минеральные ванны, а когда не принимает ванны, то обшаривает поляны Бабы Яги и с помощью перочинного ножичка пробует все зеленые груши подряд; если другие залезают в куст шиповника, чтобы набрать ягод для шиповникового вина, она тоже лезет в куст и тоже собирает шиповник на вино, потому что это вино битком набито витаминами и всякой другой пользительностью. Среди бабок торжественно продвигаются мужчины разных габаритов, почти все они в куртках из черной искусственной кожи, лица их раскраснелись от ежедневных ванн, и глаза тоже покрасневшие. Они повсюду носят с собой японские стереофонические магнитофоны „хитачи“, величиной с космические челноки, и заливают громкой музыкой всю Бабу Ягу. Глазами они зыркают во все стороны, предвкушая появление какой-нибудь красотки, которая будет поглядывать украдкой на их стереофонические „хитачи“, разглегшиеся среди жухлой травы и цветов осенницы и наяривающие каждый свою мелодию. Что касается женского пола, на Бабе Яге его видимо-невидимо, к минеральным источникам съезжаются главным образом женщины. Они группами проплывают по склону Бабы Яги, точно мелодия народной песни, все как одна выкупанные в минеральных водах, в большинстве своем завитые мелким бесом, меньшинство — с прямыми волосами или в платках, и распространяют вокруг себя прилипчивый запах одеколона „Может быть“. В то время этот одеколон был на курорте в большом ходу, женщины, вероятно, ценили его за сильный аромат. Он был способен буквально обезглавить человека, зарезать его словно бритвой, а женщины, как видно, к тому и стремились.

Вот в такой среде обитал наш куст шиповника. Добавлю еще только, что вокруг него цвели осенницы и в какой-нибудь пяди друг от друга были разбросаны норки кузнечиков. Кузнечики обычно высовывали из них лишь головы, грея их на солнышке, но, завидев человека, мгновенно скрывались. Магнитофонов они не боялись, наоборот, устраивались преспокойно у порога своих жилищ и слушали музыку. Наверно, они принимали их за больших кузнечиков.