Нежная спираль

Я уже сказал, что владельцы полудиких крякв держались злобно и грубо, Они ругали и оскорбляли нас, опираясь на нелепое распоряжение, один из них даже вытащил из кармана пухлую квитанционную книжку и, хлопая ей по ладони, кричал: „Вот, гражданин хороший, вот такой квиток у тебя должен быть, а так, как ты наладился напролом переть, так дело не пойдет!“ Другой подхватывал, точно эхо: „Да плюнь ты на этих полковников, не бери в голову! Пусть мотаются по полю, как оглашенные, тебе что за печаль?“ А мужик с книжкой объяснял ему: „Потому как порядок должен быть!“

То, что нас произвели в полковники, нас рассмешило. Они нарочно произвели нас в полковники, чтобы таким образом подняться в собственных глазах — вот, мол, сумели прогнать из своих охотничьих угодий не каких-то там оглашенных горожан, а полковников, перед которыми, может, дрожат целые полки, но здесь шалишь, сюда, в нашу кукурузу, к нашему садку, на нашу стерню не суйся, если тебя никто не звал, и хоть ты там и полковник, и хоть ты полком командуешь, а здесь мы командуем парадом, здесь ты у нас по струнке будешь ходить! Что у них была известная слабость к командам и парадам, видно было и по их широким жилетам, украшенным громадными эмблемами БЛРС. Все они были разномастно одеты, обуты кто во что горазд, среди шапок и кепок тоже наблюдалось большое разнообразие, но что касается охотничьих жилетов, тут они были абсолютно едины и с некоторой натяжкой их можно было счесть командой, облаченной в форму.

Мы отошли от утятников на расстояние выстрела и расположились на небольшой дамбе, выгнутой в форме дуги. Дамба была берегом канала, в канале блестели окошки чистой воды — чудесное место для уток. Уток, однако, не было, только торопливо пробежала зеленоногая водяная курочка, спеша скрыться в камышах. Мы стали обсуждать, в какой бы район нам перебраться для охоты. За каналом находился запущенный участок земли, заросший вербой и ежевикой. С одной стороны его ограничивала дамба, с другой — река, а дальше, в северном направлении, подымались стены промышленных отстойников. Среди верб поблескивала болотистая вода. Если идти дальше по дамбе до того места, где канал сужается, наткнешься на перекинутый через канал ствол дерева, соединяющий берега. По этому стволу можно перейти канал и оказаться на запущенном участке. Вид у него такой, словно он богат не дичью, а змеями. Могу здесь заметить, что какой бы природа ни казалась пустынной, заброшенной или бедной, она всегда выделит охотнику какую-нибудь кроху, если только он вооружился терпением и не отчаивается. Именно на это мы и уповали, разглядывая запущенный, брошенный и богом и людьми треугольник между отстойниками, рекой и дамбой. Ясно, что в этот день никуда мы больше не успеем, обшарим по крайней мере это место, а там что бог даст! Тем более что охоться здесь сто лет, никто не явится требовать у тебя письменного разрешения или выгонять, опираясь на какие-то временные и несостоятельные распоряжения. Другими словами, место было ничье, никакое охотничье общество на него не претендовало, никто его не распахивал и не сеял в бороздах ни пшеницы, ни кукурузы. Это место я знаю уже много лет, оно затаилось в Софийской котловине, как нищий, сидит и ждет, что вот пройдет человек и бросит монету в его плошку. Напрасно ждет! Человек если и пройдет, то скорей возьмет монету из плошки, чем бросит. Как-то в суровую зиму, в декабре, я нашел здесь на снегу змею. Я выстрелил, змея стала корчиться на снегу, опрыскивая его кровью. Что заставило змею вылезти посреди зимы на снег, вместо того чтобы спать в земле глубоким зимним сном?.. Земля здесь отсасывает из промышленных отстойников злую химию. Поэтому если даже не змея, а дракон зароется в нее для зимнего сна, злая химия все равно разбудит его и вытолкнет на снег. По этой причине я предпочитаю здесь не охотиться, и мои друзья хорошо это знают. Если они отправлялись прочесывать это место, я обычно оставался ждать их в тени какого-нибудь дерева или, сев куда-нибудь повыше, наблюдал за охотниками и за передвижением дичи. Там иногда собиралось много дичи, при пролетах низко проносились стаи из сотен ржанок, кружили чирки или тянулись цепи больших северных уток; пролетало также много чибисов или, как их называют, монашек — машут крыльями и причитают тоскливыми голосами, просят господа бога и деву Марию сжалиться над ними. Во время пролета здесь можно подстрелить и самую красивую утку, шилохвость, потому что это один из ее постоянных маршрутов, особенно на обратном пути с юга… Разумеется, если подфартит!