Нежная война

Даже Ирвин Кобб, который зарабатывал на жизнь, торгуя стереотипами о Джиме Кроу[29], был тронут героизмом Джонсона. Он написал для своей статьи любопытный эпилог:

…в результате военных достижений наших черных солдат, слово, которое в нашей стране произносят по миллиону раз в день, иногда с усмешкой, иногда с ненавистью, иногда с добрыми намерениями, но которое, я уверен, не приносит черным ушам никакой радости, приобретет совершенно новое значение на Севере и на Юге, и всем знакомое слово н-и-*-*-р станет еще одним способом произношения слова «американец».

Визит – 1 июня, 1918

В субботу, первого июня, туманным солнечным утром Хейзел с комом в горле постучалась в дверь дома на Викаридж-роуд в Челмсфорде.

Ей открыла приятная женщина в цветочном платье.

– Доброе утро, дорогая, – сказала она. – И кто же ты такая?

– Доброе утро, – ответила Хейзел, смутившись. – Меня зовут Хейзел Виндикотт. Я ищу мистера Джеймса Олдриджа, – она сглотнула. – Я его подруга.

Выражение женщины сразу же изменилось.

– Неужели? – сказала она. – Ну тогда заходи.

Женщина приобняла Хейзел пухлой рукой и потащила ее в гостиную. Комната была темной, со стенами и полом, облицованными мореным дубом. Она не была элегантной, но по-домашнему уютной, и Хейзел почувствовала облегчение.

– Позволь взять твое пальто. Какой красивый розовый цвет! Вот, будь как дома.

В комнату заглянула девочка пятнадцати лет, с самыми густыми каштановыми волосами, что Хейзел видела в своей жизни. Мегги.

– Маргарет, дорогая, к нам заглянула подруга Джеймса. Принеси нам чая и печенья, хорошо? – Она произнесла «подруга Джеймса» с такой важностью, словно представляла королеву Англии.

Брови Мегги взлетели вверх, и она исчезла в задней части дома.

У Хейзел закружилась голова. Она поняла, что каждую деталь ее внешнего вида внимательно изучают. Может, ее сиреневая юбка была слишком кричащей? А парижские туфли слишком претенциозными?

– Расскажи мне, – попросила женщина, – откуда ты знаешь Джеймса?

«Джеймс здесь? Почему вы не говорите об этом?»

– Мы встретились на приходских танцах, – сказала Хейзел. – В Попларе. Прямо перед его отъездом во Францию.

– Приходские танцы! – воскликнула женщина. – Ну почему он такой? Ничего не рассказывает своей бедной матери! Хотя, я полагаю, большинство юношей такие.

Наконец-то, Хейзел знала, с кем говорит.

– Вы миссис Олдридж?

Женщина стукнула себя по лбу.

– Боже мой, да! Кажется, я потеряла последние мозги вместе с молодостью. Да, я миссис Олдридж.

Она усмехнулась.

– А Джеймс здесь?

Выражение женщины стало нечитаемым. Она уже открыла рот, но остановилась.

– Так ты не знаешь.

Все тело Хейзел похолодело. Господь милосердный, пожалуйста, только не это.

– Миссис Олдридж, – сказала она умоляющим голосом, – чего я не знаю?

– О, ты так побледнела, – сказала миссис Олдридж. – Когда ты в последний раз получала письмо от Джеймса?

– Мы регулярно переписывались, – ответила Хейзел. – Но потом начался бой, в котором Пятая армия… что ж, как бы там ни было, после этого он перестал мне писать. И я очень испугалась.

В глазах миссис Олдридж читалось нескрываемое сочувствие.

– А потом моя мать прислала мне вырезку из газеты, – продолжила Хейзел, – в которой было сказано, что он получит медаль «За выдающуюся службу».

Миссис Олдридж раздулась от гордости.

– Поэтому я вернулась из Франции, где работала волонтером, чтобы узнать, все ли у него в порядке.

– Ты вернулась из Франции, – повторила миссис Олдридж. – Где ты работала волонтером. О, милая, милая девочка.

Женщина закрыла глаза, показывая, как ее растрогала эта ситуация.

«Это мать Джеймса, – сказала себе Хейзел. – Ты не можешь потрясти ее за плечо».

В дверном проеме появилась Мегги с чайным подносом и поставила его на кофейный столик.

– Мне отнести немного, эм, наверх? – спросила она у матери.

Кто там, наверху? Хейзел нужно было это знать. Может, Мэгги пыталась ей что-то сказать?

– Я сама отнесу, Маргарет, – сказала миссис Олдридж.

Мегги исчезла за дверью. Миссис Олдридж начала разливать чай, спрашивая Хейзел, сколько сахара положить ей в чашку и добавить ли сливок. У Хейзел закончилось терпение.

– Пожалуйста, миссис Олдридж, – умоляюще сказала она. – Джеймс жив?

По лицу ее гостеприимной хозяйки пробежала тень.

– Он жив, слава богу, – она поставила чашку на стол и взяла Хейзел за обе руки. – Бедное, милое дитя. Ты боялась, что он погиб?

Глаза Хейзел защипало от слез, и она зажмурилась.

– Он тяжело ранен?

Миссис Олдридж медленно отпустила ее руку. В разуме Хейзел поселился новый страх.

«Это не важно, – сказала она себе. – Что бы там ни было, это не важно. Это ведь все еще Джеймс».