Нежное безумие

– У меня было не самое лучшее лето, поэтому я нуждаюсь в передышке. Дверь оказалась гораздо тверже, чем я думал… но именно благодаря ей я здесь.

Я закатила глаза, отрезала кусок курицы и обмакнула его в белый соус.

– Ну, раз уж мы коснулись этой темы, – сказала Мел, положив столовые приборы на тарелку, – Дарья, Бейли. Не так давно Пенн прошел через не самые лучшие времена. Мы решили, что будет неплохо, если он проведет с нами выпускной год перед поступлением в колледж.

– Его выпускной год?! Это мой год! И не имеете ли вы в виду, «если» он пойдет в колледж? – добавила я, бросая на ветер всю свою осторожность. Он относится ко мне с пренебрежением, почему я себе не могу позволить относиться к нему так же? Я понимаю, что ранила его. Что сотворенное нами четыре года назад – ужасно. Но он даже не дал мне шанса объясниться и принести извинения. Все взгляды были прикованы к моему лицу, кроме Пенна, он пережевывал сочный кусок стейка.

– Основываясь на его оценках и выступлениях на футбольном поле – он уже на пути получения стипендии в колледж Нотр-Дам, я уверена, – жестко ответила Мелоди. Она ненавидит, когда я выпускаю своего Халка и злюсь.

– Что случилось? – обратилась Бейли к Пенну.

– Моя мама умерла, – объяснил он. Бейли посмотрела на меня так, будто я причастна к ее смерти. Мне самой захотелось умереть.

– Во всяком случае, – обратился ко мне папа, – если у вас, девочки, появятся какие-то вопросы, то наша дверь всегда открыта.

Бейли взглянула на Пенна, затем опустила голову:

– Я мечтала о старшем брате всю жизнь. Ты будешь им?

Я подавилась водой, разлив все на тарелку. Она прикалывается? Ей тринадцать. Кто так говорит? Бейли. Бейли так говорит. Она сама доброта и солнышко с розовыми бантиками. Слишком прямолинейная отличница и любимая мамина балерина. Она и Луна занимаются волонтерской деятельностью, чистят пляжи от мусора и сдают вещи на переработку.

Пенн проскользнул в нашу жизнь с легкостью, никто и не задумывается о том, что чувствую я. Он даже не придал значения моему существованию за этим столом.

Сделав глоток воды, он спросил:

– Ты принимаешь заявки?

Я опять закатила глаза, боюсь, что к концу ужина они окажутся на тарелке. Пенн широко улыбался.

– Вы приняты, – засветилась Бейли, – мы можем сходить в боулинг.

– Можем, но не пойдем, потому что это отстой.

– Да, отстой, – подтвердила она.

– Я видел, что ты читаешь стихи, – он взглядом указал на книги на кофейном столике в гостиной. Бейли – книжный червь. Она обожает поэзию. Еще одна причина, почему она моя улучшенная версия 2.0.

– В Сан-Диего проходят открытые чтения, там люди читают собственные стихи. Это круто, и они подают отвратительный яблочный пирог. Мы можем сходить туда. Родители могут присоединиться.

Все улыбаются, как будто снимаются в рекламе зубной пасты. Никто даже не заметил, что он не пригласил меня. Я резко ставлю стакан с водой на стол, но меня игнорируют, будто я мальчик, который кричал «волки!» так часто, что, когда ему действительно понадобилась помощь, никто не обратил внимания.

– Отлично! – воскликнула Бейли, и мама сразу же перешла к более практичным вещам:

– У тебя нет машины, Пенн. Если теперь ты будешь кататься в Сан-Диего каждый день, то даже не пытайся спорить со мной о следующем пункте.

Пенн бросил на Мел такой взгляд, которого я никогда не смогу его забыть: частично убийственный, частично яростный.

– Это та часть, где вы дарите мне машину? Я не альфонс.

– Уже подарили, – пожал плечами отец, запихивая кусок стейка в рот. – Ничего особенного, и я забыл тебя предупредить не прикасаться не только к моим дочерям, но и к жене тоже – это замечание об альфонсе почти стоило тебе твоего носа.

– Понял. Поправка: мне не нужна благотворительность. – Пенн с такой силой кольнул стейк, что умершая корова заорала от боли.

– Уверен? – промямлила я, пялясь на стакан с водой. – А выглядишь так, будто нужна.

– Дарья! – воскликнула Мел.

Бейли повернулась в мою сторону.

Ненавижу. Ненавижу его. Ненавижу, что показываю эту сторону себя – стервозную сторону во всей красе.

Пенн сделал вид, что не слышал меня, и украл кусочек капусты с тарелки Бейли.

– Слава Марксу, – засмеялась она, – ненавижу ее. Ты знаешь, что у тебя дырочка на рубашке?

Я захотела сказать, что она там специально, это символ. Она всегда на одном месте, неважно, когда и где я его видела. Но вместо этого начала считать перчинки на куске курицы. Мы не очень близки с сестрой.

– Это целая история, – ответил он.

– Хорошая?

– У меня нет других историй.

– Пойдем, я покажу тебе твою машину, сынок, – сказал папа. Сынок.

Я закатила глаза, чтобы не расплакаться.

Маркс, это будет самый длинный чертов год в моей жизни.

Глава четвертая