— Что за празднество ты намереваешься устроить сегодня вечером? Позабыла о трауре?
— Да, забыла, — не сдержалась Ника от язвительной интонации в голосе. — Трудно скорбеть о тех, кто кроме стыда за них тебе ничего не дал, смерть которых принесла тебе не боль утраты, а облегчение.
Встретившись с осуждающим взором Кэптена, вместо того, чтобы замолчать, продолжила:
— Вижу, ты не поверил моему признанию. Это же проще, чем сесть, обо всём не спеша вспомнить, сопоставить факты, проанализировать их, выстроить логическую цепочку и сделать выводы.
У мужчины дрогнула мышца на скуле:
— Выводы я сделал. Соглашусь с тобой, что за три года ты изменилась до неузнаваемости, — блуждал взором по её лицу, новой причёске, платью. — Удивила меня ничуть не меньше, чем Якоб. Хотя дивиться нечему, — усмехнулся горько.
— Намекаешь на дурную наследственность? — нахмурилась Ника. — Психологическое и физическое насилие как метод воздействия на неокрепшую девичью психику ты не признаёшь? Руз оказалась зависимой и слабой, поэтому сдалась. По воле судьбы я заняла её место и наказала зло. Я — другая, — гордо вскинула подбородок. — Я не Руз.
Несмотря на непростое изложение мысли, Ван дер Меер её понял. Он снова положил ладони на столешницу и склонился над Никой.
— Хорошо. С великим трудом, но допустить сие возможно. Чем докажешь свою иномирность? — спросил вкрадчиво.
Девушка прикусила нижнюю губу. Прямых доказательств у неё не было. О чём бы она ни рассказала, всё будет пустыми, ничем не подкреплёнными словами. Она откинулась на спинку стула:
— У меня нет доказательств. Не веришь мне — не верь. Переживу. Если ты о чём-то не знаешь, то это не значит, что этого нет или быть не может.
Ван дер Меер ухмыльнулся, и Ника судорожно вздохнула:
— Жалею, что сказала тебе правду о себе. Пусть бы оставалась в твоих глазах лишь закоренелой преступницей. Какие ярлыки ты ещё навесил на меня? — кусала губы.
Сдерживала порыв расплакаться. Вскочила, поморщилась от боли в шее и толкнула мужчину в грудь:
— Всё, уходи. Потерпи ещё немного моё присутствие в твоей жизни. Скоро всё закончится.
— Руз… — он перехватил её руки, свёл вместе. Лицо посветлело, взгляд стал мягче.
— Кстати, не очень-то вы соблюдаете обычаи, как и церковные заповеди. Во время траура устраиваете помолвки и свадебные церемонии, под благовидными предлогами хороните на кладбищенской земле самоубийц, преступников и безбожников. Не говорю уже о том, что в Амстердаме под стенами церкви занимаются своим ремеслом прос… блудницы и всем на это наплевать. Приходилось бывать в квартале Красных фонарей? Приходилось? — вырывала руки, не заботясь, как выглядит со стороны. — А сам? Сколько раз ты сам преступал черту закона?
— Руз, уймись, — не двигался с места Ван дер Меер, удерживал её, хмурился. В глазах билось беспокойство.
Сейчас бы ей отступить, уступить, сбавить обороты, но обида и злая решимость гнали вперёд. Терять нечего — доверие к ней потеряно безвозвратно.
Наконец, Ника вырвала руки и ударила ладонями по каменной груди мужчины:
— Замолчать, да? Для вас я слишком плохая, господин Ван дер Меер, да? Общаться с такой лживой тварью вам противно? Ничего, найдёте себе чистенькую, беленькую и пушистую. Таких любить легко. Они послушные, будут вам в рот смотреть, молчать и делать, что скажете.
— Руз! — повысил голос Кэптен. Побледнел, прошипел что-то сквозь зубы и, сильно хромая, поспешно вышел, оставив дверь открытой.
Подгоняемая отчаянием, Ника выскочила в коридор и крикнула ему в спину:
— Вечером пришлите кого-нибудь за выручкой! — Следом прошептала: — А с меня хватит.
Снова плакала. Не хотела плакать, но слёзы не спрашивали позволения, бежали из глаз, холодили щёки, тяжёлой горечью оседали на израненном сердце.
Ника понимала, что спит. Помнила, как после ухода Кэптена, обессиленная слезами, она пошла в свою комнату, распустила причёску, растрепала волосы, сняла платье, корсет, умыла опухшее от слёз лицо и легла в постель. Забылась сразу. Словно в награду за пережитое, сон не заставил себя долго ждать — приснился красочный, живой и на диво реалистичный. И смотрела она его с удовольствием.
Ника видела себя в кофейне.
Она стояла у барной стойки с бокалом красного вина в руке. Перед ней — низкая ваза с фруктами. После ещё одного глотка вина Ника отщипнула ягодку винограда и отправила в рот. Улыбалась Дэниэлу. Он не отходил от Жакуя, насест с которым высился на столешнице.
В шутливой манере брат предлагал птице отведать то фруктов, то выпечку, то подсовывал плошку с водой, то беспрестанно задавал ему вопросы и сам на них отвечал.
Попугай упрямо молчал, косился на хозяйку, изредка переваливался с ноги на ногу и теребил цепочку на ноге.
Ника разомлела. От множества горящих свечей шло густое тепло. Волшебный мерцающий свет отражался в тёмных окнах, бликовал, удваивался. Казалось, свечи горят за окном, растворяя сумрак позднего вечера.
Пахло расплавленным воском и мёдом. Сквозняк приносил из внутреннего дворика тонкий, упоительный аромат цветущих кустов акации, сирени и шиповника, приторно-сладкой свежестью проникал в лёгкие, пьянил.