Нежное создание 2 (СИ)

Было приятно. Очень.

Ника млела от близости мужчины. Ласково гладила его красивое лицо, волнистые волосы. Заглядывала в бархатные серые глаза. Коснулась несмелым поцелуем губ — оттолкнёт? Отстраниться не спешила. В робком ожидании смежила веки. Внутри сладко подрагивало. Тело просило ответной ласки.

Мужчина не оттолкнул её, сжал в объятиях. Ответил на поцелуй с жадным нетерпением: горячо, страстно, отчаянно. Скользил ладонями по её напряжённой спине, плечам.

Дивясь своей смелости, Ника тихо застонала, всецело отдаваясь чувствам. Было восхитительно и совсем не страшно.

— Кэптен, — прошептала она, отрываясь от его дерзких губ, вдыхая аромат хвойной свежести, касаясь губами кожи его шеи. — Возьми меня в жёны.

— Ты же знаешь, что это невозможно, — ответил он ей, прерывисто дыша, прижимая её голову к своей груди. — Руз, мы никогда не будем вместе.

— Руз?.. Она не Руз, а Верони-ичка. Изворотливая и лживая с-сука, мля.

Ника вздрогнула от звука вкрадчивого, насмешливого Ромкиного голоса. С отчаянной злостью крикнула:

— Заткнись, гад! Тебя нет! Ты мёртвый!

— Ты тоже, — разразился грубым смехом Грачёв. — Тебя тоже нет.

Ника не видела ни его, ни его лица. Более того, он казался ей бестелесным призраком, просто голосом в необозримом, внезапно став ледяным пространстве. Но казалось, вот-вот Ромка обретёт тело, нагло вмешается, оттолкнёт Нику, ударит. Не сдержалась, закричала:

— Сгинь, нечисть! Это из-за тебя я оказалась здесь! Из-за тебя вынуждена лгать и мучиться! Из-за тебя не могу сказать правду тому, кого люблю!

— Что ж ты такая некультурная, Верони-ичка? — спрашивал Грачёв елейным голосом. — Хочешь вернуться домой? Я помогу тебе… Хочешь?

Ника оглядывалась, шарила руками вокруг себя, искала Адриана и не находила — как в воду канул! Запаниковала, с замирающим сердцем вскрикнула:

— Где ты?!.. Кэптен, ты где?

Ромка громко и хрипло рассмеялся:

— Хочешь вернуться домой, мля?

Перед глазами Ники поплыл багровый туман. Она хватала открытым ртом воздух, давилась им, задыхалась. В ушах затихающим эхом зазвучала знакомая мелодия — Лебединский пел:

— Вот и вся любовь! Талая вода,

Хочешь, я вернусь, но не навсегда.

— Не хочу! — Ника замахала руками, рванулась в сторону и села в постели.

Прижав руки к ходившей ходуном груди, испуганно озиралась по сторонам.

Солнце перевалило далеко за полдень. В приоткрытое окно задувал тёплый ветерок, трепал зелёную шёлковую занавеску. Она касалась раскидистого куста томата, качала его, тревожила. Ему не нравилось — он издавал острый запах зелени и тепла, который удивительным образом успокаивал и приводил в чувство.

Ника поморщилась от вида большого засохшего тёмного пятна на сбившемся полотенце. Нащупала на затылке в волосах сгусток запёкшейся крови.

— Гадство, — выдохнула протяжно, спуская ноги, натыкаясь ступнями на комнатные туфли.

По возвращении от лекаря девушка не стала обедать. Чтобы не столкнуться с госпожой Маргрит, сразу же поднялась в свою комнату, сбросила чёрное платье и легла на ложе. Сменила напитавшийся кровью носовой платок на сложенное вчетверо полотенце. Собиралась полежать немного, отдохнуть, но заснула.

Бросив полотенце в миску с холодной водой, где мок носовой платок, посмотрелась в зеркало.

«Краше в гроб кладут», — пришло на ум нелестное сравнение. На бледном лице выделялись лихорадочно блестевшие глаза с тёмными кругами под ними. Волосы расплелись, растрепались.

Ника коснулась припухших губ, очертила их кончиками пальцев. Поцелуй с Кэптеном… Откровенный, полный жизни и энергии. Взаимный.

От пережитого во сне волнения перехватило дыхание. Вот бы всё было правдой! До того момента, как в их идиллию вторгся Грачёв. Мёртвый, невидимый Грачёв. Мерзкий и страшный со своей правдой — Ника мертва, похоронена, её нет. Её душа замкнута в чужом теле, выход из которого один — смерть.

В глубине дома послышался стук захлопнувшейся двери.

Девушка наспех собрала волосы в пышный хвост, перевязала лентой, надела домашнее платье и вышла в коридор. Гадала, проспала она доставку мебели или успеет сама всё осмотреть и принять?

Войдя в зал кофейни через распахнутую дверь, остановилась.

Новая мебель, правда, не вся, была расставлена согласно её эскизам, оставленным Хенни для приёма заказа. Ощутимо пахло свежим деревом и лаком. В вымытые окна заглядывало солнце.

У окна в VIP-зоне, пока не отделённой от основного зала фальш-перегородкой, за новеньким жемчужно-серебристого цвета с молочным отливом столом, покрытым матовым лаком, сидели госпожа Маргрит и — Ника присмотрелась — сваха?

Женщины беседовали и пили чай. Вернее, чай пила госпожа Сникерс, а мама безотрывно смотрела в окно и протяжно вздыхала.

Сваха поспешно доедала медовик, алчно поглядывая на последний кусок на блюде. Давилась словами, запивая их крупными глотками чая:

— Милая госпожа Маргрит… неразумно заставлять мужчину… ждать… столь долго. Охладеет… отступится. Сожалеть… будете, — отёрла носовым платком вспотевшее лицо.

Её громкий голос вибрировал, дышал недовольством, эхом отскакивал от стен зала, тяжёлыми глыбами падал на мозаичные плиты пола.