Нежность августовской ночи

– Привет, – ответил Глеб и улыбнулся. На Евгении было какое-то удивительное платье, которое очень шло ей, и опять та же прическа, делающая ее лицо таким милым, таким беззащитным… Роза, которую Глеб протянул Евгении, поразительно подходила к оттенку ее кожи, к цвету ее платья…

– Ой, какая прелесть… – Евгения взяла цветок, уткнулась в него носом. Потом, с места в карьер, начала с оправдательной интонацией: – Глеб, я должна извиниться. Так глупо все получилось… Я сейчас все объясню. Толик, мой бывший муж, он такой… мне его жалко, но он эгоист и сволочь…

Глеб опять улыбнулся и прижал палец к своим губам – молчи. «Не надо. Не оправдывайся. Не объясняй ничего!»

Евгения мгновенно замолкла, глядя на Глеба широко раскрытыми глазами.

– Я косынку твою нашел, – сказал он и достал из кармана невесомую, шелковистую ткань.

Евгения поморгала. Потом раз – переключилась, обрадовалась:

– Да, моя косынка… Я ее где-то тогда и посеяла! Спасибо…

– Я видел твои фото в галерее Тыклера. Потрясающе…

– Так у меня и твой портрет есть! Очень удачный! – радостно сообщила Евгения.

– Откуда? Разве ты меня фотографировала? – удивился Глеб.

– Я все подряд снимаю. Кстати, поехали на Воробьевы горы, а? На смотровую площадку.

– Поехали, конечно.

Они сели в машину Глеба. Евгения то и дело подносила цветок к лицу, нюхала, вздыхала, счастливо улыбалась…

Самое интересное – и Глеб был счастлив, точно мальчишка. Просто так, на пустом месте – только от того, что Евгения пришла на свидание.

И это – несмотря на то, что сегодня он узнал, что Нина двадцать лет любила другого мужчину. Что его жена – дрянь, каких мало. По сути, сегодня Глеб понял, что вся его семейная жизнь – коту под хвост. Двадцать лет потрачены зря. Пропали. Словно он провел их в ледяном дворце. В каземате, в заключении. Отрезанный от всего мира.

«Но сегодня все равно хороший день – я вырвался на свободу!» – усмехнулся Глеб, ведя машину и время от времени поглядывая на Евгению.

Он вдруг стал чувствовать цвета, запахи, слышать звуки. Видеть людей. Он вспомнил, что можно любоваться красивыми женщинами. Сочувствовать и переживать. Ненавидеть и радоваться…

Осколки заколдованного зеркала выпали из его глаз, из его сердца, и прежний Глеб – раб Снежной королевы – стряхнул с себя наваждение и очнулся для новой жизни.

* * *

…Ранний вечер. На смотровой площадке было столпотворение. Потом откуда-то появились байкеры – на мотоциклах всех возможных форм и конструкций… Взрослые мужики в косухах, казаках, бахроме, футболках с черепами – грозные и одновременно смешные этой своей опереточной яркостью.

Евгения то и дело щелкала фотоаппаратом. Байкеры потоком двигались в сторону области, их сопровождала милиция. Шум, гам, толпа зевак с тротуара бурно комментировала это зрелище.

Евгения пробилась назад – Глеб стоял у балюстрады, внимательно вглядывался в панораму города, что-то шептал…

– Что ты делаешь? – спросила Евгения.

– Считаю сталинские высотки. Гостиница «Украина», МИД, гостиница «Ленинградская»…

– Вон высотка на Котельнической, – подключилась и Евгения. – Их всего семь должно быть…

Они принялись дружно считать высотки, перебивая друг друга, указывая пальцами вдаль. Далеко внизу, по реке, шел теплоход, рассекая темно-синюю воду… Евгения сфотографировала и эту картинку.

А вокруг продолжала шуметь толпа – неподалеку располагались столы с сувенирами, чуть дальше бойко торговали мороженым.

– Ты для дела фотографируешь? – спросил Глеб с интересом. – Ты специально сюда хотела приехать?

– И да и нет… Август кончается. Хочется попрощаться с летом. А здесь, пожалуй, лучше всего это сделать, – объяснила Евгения.

– Пожалуй, ты права… Вся Москва как на ладони! – согласился Глеб.

– Только сегодня, только здесь – поймать эти последние краски лета, – продолжила Евгения. – Сохранить впечатление…

– Профессиональная камера?

– Да. Это хороший аппарат, современный… – Евгения с гордостью подняла вверх свой фотоаппарат с длинным съемным объективом. – Но… но моя старая «лейка»… Я ее лишилась, похоже, навсегда.

«Ну вот, кто о чем, а я… А я опять о своей «лейке»! Захочет ли он слушать?» – подумала Евгения.

Но Глеб смотрел на нее не отрываясь, он явно хотел слушать.

– У меня отец был фотограф и дед тоже… – опершись локтями о мраморные перила, начала Евгения. – А «лейка» – это прародительница всех современных фотоаппаратов, знаешь?.. Ее изобрел инженер Оскар Барнак, который работал на фирме Эрнста Лейтца… Дело было в начале двадцатых годов двадцатого века. Раньше ведь фотокамеры были огромные, громоздкие, неудобные, а «лейка»… «лейка» сделала фотографию массовой.

Кажется, Евгения волновалась – голос у нее вдруг задрожал. Глеб осторожно, ободряюще пожал ее руку. Евгения продолжила:

– У меня дед участвовал в Гражданской войне в Испании, против франкистов. Вместе с антифашистскими интербригадами. Вру, не воевал, а снимал все на пленку. «Гренада, Гренада, Гренада моя…»[4] Ему в тридцать восьмом подарили «лейку». Дед называл себя «лейкацитом» – то есть поклонником «лейки».

– Эту самую камеру тебе не хочет отдать твой бывший? – спросил Глеб.