Нежность и ненависть

Я встаю с табурета, довольный своей работой, и гляжу на свою музу.

– Вот и все. Что скажешь?

Джэ убирает руки с моей головы, затем обхватывает мои плечи, наклоняется и прижимается ко мне. Я подхватываю его, обнимая за талию. Он прижимается ко мне лбом и шепчет:

– Мне очень нравится. Это самая красивая вещь, которую я когда-либо носил.

Я улыбаюсь от его тепла.

– Ты хоть посмотрел на себя в зеркало?

– Я смотрел все это время… – Он приподнимает подбородок, и наши губы соприкасаются. Я автоматически раскрываю их перед ним, приветствуя сладкое тепло его языка у себя во рту. Джэ целует меня так, будто… он хочет раствориться во мне, будто он бы предпочел, чтобы мы действительно стали одним целым. Он искренен до безобразия, а его желание иногда так сильно, что у меня перехватывает дыхание.

Внезапно Джэ отрывает от меня голову, хлопая своими прекрасными яркими глазами.

– О Боже…

– Что такое? – Я немного отстаю, но через мгновение понимаю, в чем дело.

– Можно… можно я спрячусь в ванной?

– Нет, солнышко. – Я хмурюсь. – Точно нет. Это так не работает.

Раздается звон колокольчика над входной дверью.

– Такаяма Джуничи? Ваша Светлость?

Джэ отстраняется от меня, но я крепче сжимаю его талию и улыбаюсь.

– Никаких пряток.

Когда Хисаки появляется в дверном проеме, он низко кланяется в пояс. Девяносто градусов. Маленький ублюдок.

– Ваше высокопреосвященство. Я рад снова созерцать ваш прекрасный лик.

Вздыхая, Джэ потирает пальцами переносицу.

– Привет, Хисаки.

Хисаки приподнимает бровь.

– Это кимоно восхитительно. Ваш супруг хорошо постарался, чтобы передать ваше великолепие и элегантную фигуру…

– Какого черта тебе нужно? – Прерываю я. От всего этого дерьма Джэ становится не по себе. Каждый раз. – Я сказал тебе на прошлой неделе, что сегодня я закрыт.

– И все же ты здесь. Почему его Светлость так официально одет? Сегодня какое-то особое светское мероприятие? Куда вы идете?

– Не твое собачье дело, – говорю я.

Он взмахивает своим платиновым хвостом, поднимая подбородок и как бы говоря поверх меня.

– Ваша Светлость? Сегодня вечером будет какое-то особое мероприятие?

Джэ вдыхает, затем раздраженно выдыхает, прежде чем заговорить на вежливом японском:

– Хисаки, если Джун попросил тебя не приходить сегодня, почему ты здесь?

Хисаки хлопает глазами от простого вопроса:

– Я… ну. Как вы знаете, милорд, Джуничи часто бывает очень резок в общении со мной…

– Может, потому что ты не слушаешь его, когда он с тобой разговаривает? – Рассуждает Джэ. – Если он говорит чего-то не делать, значит, ты не должен этого делать. Это простое уважение. Я знаю, что ты восхищаешься Джуном, но ты не можешь навязывать ему отношения. Такое поведение только усугубляет ситуацию. Это понятно?

Хисаки делает паузу, затем кланяется, его конский хвост падает вперед.

– Да. Ваша светлость, понятно… Приношу свои извинения, Джуничи.

– Угу, – бурчу я, поджимая губы. Хисаки выпрямляется и вздыхает. Он желает нам счастливого Нового года и просит, чтобы мы снова позаботились о нем в следующем году, затем поворачивается и уходит. Ухмыляясь, я смотрю на своего супруга. – Устами чистокровного…

– Перестань. – Джэ хмурится, снова переходя на английский. – Он просто молод. Совершенно бестолковый.

– Думаешь, он мной восхищается?

– Конечно, восхищается, – говорит Джэ. – Ты стильный, креативный и признан во всем мире. Это то, чего он хочет достичь, но в музыке. Он явно на тебя равняется. Ты мало чем отличаешься от старшего брата.

– Нет, спасибо.

– Ты бы мог помочь ему сформироваться? Не дать ему быть отвратительным придурком на протяжении всего его существования?

Я снова обхватываю его за талию, прижимаясь к нему бедрами и заставляя улыбнуться.

– Ты неравнодушен к этому маленькому паршивцу?

Он скользит руками по моим плечам, чтобы обнять меня.

– Может быть. Я мог бы быть таким же, как он, если бы вырос чистокровным и моя родословная процветала. Стал бы каким-нибудь невыносимым, самодовольным маленьким говнюком, который ходит с таким видом, будто мир мне что-то должен, потому что я происхожу из древнего английского рода, изобилующего кровосмешением.

Я смотрю на него, стиснув зубы.

– Ты думал об этом?

– Это интересно. – Он пожимает плечами. – Какой была бы моя жизнь, если бы я с самого начала был чистокровным. Насколько сильно я бы отличался, если бы вообще существовал сейчас в том виде, в котором я есть в настоящий момент. Может быть, мы бы никогда не встретились… или, если бы встретились, я был бы тебе отвратителен.

– Или, может быть, я бы разглядел сквозь напыщенную внешность сладкое золотое ядро твоей истинной природы, потому что, несмотря ни на что, она все равно была бы такой же. – Я поглаживаю его носом, и он издает тихий довольный звук, закрывая глаза.

– Я тебя люблю.

– Да? – ухмыляюсь я. – Покажи.

Он улыбается, а затем целует меня так, как может только он.

План состоит в том, чтобы вместе отправиться в храм, а затем поесть и выпить в поместье Курашики. Настоящая японская традиция – посещение храма в январе, но мы решили сделать все в канун Нового года, чтобы избежать толпы (Харука и толпа не сочетаются).