Нежность и ненависть

– Хорошо, – говорю я. – Давай заключим сделку.

Теперь Джэ демонстрирует свою обычную искреннюю ухмылку. Его идеально ровные белые зубы блестят. Он поднимается со стула и подается вперед, слегка наклоняя голову, и прижимается своими губами к моим.

Сладкий медленный поцелуй, кажется, у нас уже есть свой собственный ритм. Мы изучаем друг у друга. Его рот на вкус как персики и корица, хотя я знаю, что у него не было даже возможности почистить зубы, а у людей обычно ужасный запах изо рта по утрам.

Позже на неделе Харука присылает мне сообщение с просьбой приехать в поместье. Это странно.

Харука никогда мне не пишет. Он вообще никому не пишет. Нино говорит, что он отвечает ему (иногда) только потому, что он уже больше года ругается с ним по этому поводу. Чистокровному попросту не нравятся смартфоны. Что-то в их свете раздражает его глаза. Это не официальная повестка с печатью его семьи, доставленная и написанная от лица Асао, но, зная Харуку, что-то не так.

В пятницу у меня наконец-то появляется время заглянуть в поместье. Пробыть в Европе две недели – это фантастика, но дома у меня накопилось множество встреч и заявок. Я сказал Джэ, что постараюсь в течение недели приехать в Химэдзи на ужин, но у меня не было времени. Может быть, я зайду сегодня вечером ненадолго? Воскресенье просто лучше подходит для нас обоих, потому что у него выходной, и у меня обычно тоже.

Сегодняшний визит в дом Харуки и Нино совершенно другой, потому что, когда я вхожу, Асао говорит мне, что Харука в своем кабинете.

– Где, черт возьми, его кабинет? – спрашиваю я. – Мы ведем все наши дела на кухне.

Асао смеется над этим, провожая меня по коридору противоположному кухне.

– Ваш парень, врач, пробудил в Харуке искру жизни. Он едет в Гонконг на следующей неделе.

Я удивляюсь, опешив.

– Гонконг? Он не мой парень. – Мне сто тридцать лет, а Джэ больше тридцати. Никто в этой ситуации не является гребаным «парнем».

Асао останавливается, приподнимая бровь.

– Ты сейчас спишь с кем-нибудь еще?

Я возмущенно вскидываю подбородок.

– Откуда ты знаешь, что я с ним сплю?

– Ты спишь с ним. Дома. Это само по себе говорит о многом.

– Ладно, старик. Продолжай идти.

Асао смеется и идет вперед. Я слишком много ему говорю. Если честно, Асао немного похож на отца, которого у меня никогда не было. Ну, на отца, которого я хотел бы иметь. Он говорит мне то, что мне нужно услышать, но он добрый. Вдумчивый, в меру ворчливый. Я спросил Харуку, каково это – быть воспитанным Асао после смерти его собственного отца. Он сказал, что очень уважает Асао и ценит ту роль, которую он сыграл в его воспитании, но что ни один вампир не сможет заменить ему биологического отца.

Я слышал, что отец Харуки, Хаято Хирано, был невероятным мужчиной – как публично, так и в личной жизни. Очень остроумный и крайне ласковый. Озорной. Вампиры в Окаяме являются убежденными сторонниками клана Хирано отчасти из-за него.

Харука однажды рассказал мне, что, когда он был маленьким, отец часто играл с ним в прятки. Когда Харука шел его искать, тот выскакивал откуда-то и подхватывал сына, обнимая и целуя. Харука сказал, что это было одновременно волнующе и пугающе.

Эта история и ее образ остались со мной. Я не могу вспомнить ни одного случая, когда мой отец играл со мной так – или каким-либо другим образом. Ситуация Харуки была исключением. Моя – скорее нормой. Олдскульные чистокровные отцы… Они не ласковые и в прятки обычно не играют.

Асао открывает передо мной дверь, и я вхожу. Кабинет Харуки – это старый кабинет его отца. Он традиционный, с татами на полу, бумажными дверями, украшенными элегантными рисунками суми-э[28], и стеной с окнами в пол на противоположной стороне, из которых открывается вид на сад и пруд с карпами. Вдоль задней стены расположены ряды книжных полок, а сам Харука сидит за низким столиком на подушке. На нем повседневный черный халат, который я для него сшил.

Если не считать его одежды, все это кажется слишком формальным, поэтому, когда я стою перед ним, поднимаю ладони.

– Эм, какого черта?

Харука что-то пишет. Он ненадолго поднимает на меня свои глаза цвета сангрии, прежде чем снова вернуться к своему дневнику.

– Твой любовник – вампир.

Я сажусь напротив него, сложив ноги на татами. Говорить «любовник», вместо «парень» и правда комфортнее, не спорю.

– Он не кормится, так как же он может быть вампиром?

Харука вздыхает и откладывает ручку, массирует лоб пальцами.

– Я все еще разбираюсь с этим моментом. Однако, он, бесспорно, вампир по своей природе – и ранговый. Не низкого уровня. Вполне вероятно, что его мать тоже была вампиром по природе, и поскольку она лишила свое тело необходимых ресурсов, она погибла.

Скрестив руки на груди, я перевариваю услышанное.

– Это смелое предположение. И я не думаю, что оно обоснованное, учитывая тот факт, что Джэ не питается. И не хочет.

Харука наклоняется вперед, опираясь на локоть и поднимая вверх один палец: