Нежность волков

Ко времени, когда мы заканчиваем все приготовления, вокруг бушует метель, жаля наши лица, словно пчелиный рой. Мы заползаем в укрытие; Паркер разводит костер и кипятит воду. Мы с Муди смотрим на вход, защищенный толстыми брусьями, однако и они начинают трещать и подергиваться, словно бы к нам ломятся какие-то головорезы. Весь следующий час ветер дует все сильнее и громче, и жуткий вой мешается с резкими хлопками полотна и ужасающим скрипом балок, так что в конце концов мы с трудом слышим друг друга. Интересно, выдержат стены или рухнут под чудовищным шквалом и тяжестью льда? Паркер кажется совершенно равнодушным к происходящему, но могу поспорить, что Муди вполне разделяет мои страхи: с вытаращенными за стеклами очков глазами, он вздрагивает при каждом изменении окружающих нас звуков.

— С собаками снаружи ничего не случится? — спрашивает он.

— Нет. Они лягут вместе и согреют друг друга.

— A-а. Неплохая идея.

Муди издает короткий смешок, поглядывая на меня, а затем опускает глаза, потому что я не поддерживаю его веселья.

Муди глотает свой чай и стаскивает сапоги и носки, обнажая ступни, покрытые засохшей кровью. В предыдущие вечера я уже видела, как он ухаживает за ногами, но сегодня предлагаю ему свою помощь. Наверное, это из-за мыслей о Фрэнсисе, ведь разница в возрасте между ними совсем небольшая; а может, из-за разыгравшейся непогоды чувствуешь, что все мы зависим друг от друга. Он откидывается назад, вытягивая ко мне ногу, которую я промываю и перевязываю холщовыми полосками — это все, что у нас есть. Я не слишком-то нежничаю, но он не издает ни звука, пока я обтираю раны спиртом и туго их перебинтовываю. Глаза его закрыты. Краем глаза я замечаю, что Паркер, похоже, заинтересовался этой процедурой, хотя из-за дымящего костра и Паркеровой трубки видимость в палатке почти нулевая, так что я могу ошибаться. Когда я заканчиваю перевязку, Муди вытаскивает флягу и предлагает мне. Я ее вижу впервые и принимаю с благодарностью; это виски, не слишком хороший, но чистый и так обжигающий горло, что у меня слезы на глазах выступают. Муди предлагает флягу и Паркеру, но тот лишь качает головой. Если подумать, я ни разу не видела, чтобы он прикасался к спиртному. Муди натягивает окровавленные носки и сапоги — слишком холодно, чтобы оставаться босиком.

— Миссис Росс, вы, похоже, несгибаемая поселенка, раз обходитесь без волдырей.

— На мне мокасины, — объясняю я. — Они не так натирают ноги. Вы сможете обзавестись такими же, когда мы дойдем до Ганновер-Хауса.

— A-а. Ясно. — Он обращается к Паркеру: — И как вы думаете, когда это случится, мистер Паркер? За ночь метель успокоится?

— Возможно, — пожимает плечами Паркер. — Но даже если так, идти по снегу будет труднее. Это может занять больше двух дней.

— Вы были там прежде?

— Очень давно.

— Но похоже, дорогу помните.

— Да.

Следует долгое неприязненное молчание. Не знаю, откуда исходит эта неприязнь, но она здесь.

— Вы знаете тамошнего управляющего?

— Его зовут Стюарт.

А ведь спрашивали Паркера не о том.

— Стюарт… А имя его помните?

— Джеймс Стюарт.

— А, я как раз думал, он ли это… Недавно мне рассказывали о Джеймсе Стюарте, который прославился долгим зимним переходом в ужасных условиях. Просто подвиг, как мне кажется.

На лице Паркера, как обычно, ничего прочитать невозможно.

— Точно сказать не могу.

— Ах вот как…

Кажется, Муди на седьмом небе от счастья. Наверное, если никого здесь не знаешь, услышать о ком-то, прежде чем его встретить, равносильно старой дружбе.

— Так все же вы с ним знакомы? — спрашиваю я Паркера.

Он бросает на меня беглый взгляд.

— Я встречал его, когда работал на Компанию. Несколько лет назад.

Что-то в его тоне удерживает меня от дальнейших любезностей. Муди, разумеется, ничего не замечает.

— Ладно-ладно, это будет великолепное… воссоединение после долгой разлуки.

Я улыбаюсь. Есть какое-то обаяние в этом Муди, топчущемся, как слон в посудной лавке… Но тут я вспоминаю, что он пытается сделать, и улыбка гаснет.

Метель не прекращается, ветер продолжает завывать. По негласному соглашению мы обходимся без занавески, обеспечивающей мое уединение. Я ложусь между двумя мужчинами, завернувшись в одеяла, и чувствую, как жар от углей опаляет лицо, но не хочу шевелиться. Потом рядом со мной ложится Муди, и наконец Паркер гасит золу и тоже ложится, так близко, что я чувствую его и исходящий от него запах теплицы. Тьма кромешная, но мне кажется, что я всю ночь не сомкну глаз от этого воя и барабанной дроби над головой; тент вздымается и трясется, словно живое существо. Я боюсь, что мы окажемся погребены в снегу или под рухнувшими стенами; лежа с выпученными глазами и колотящимся сердцем, я представляю себе самые ужасные бедствия. Но должно быть, я все же уснула, потому что вижу сон, хотя мне уже несколько недель ничего не снилось.