Двое мужчин, стоявшие к ним спиной у соседнего прилавка, повернулись, собираясь покинуть магазин, но заметили мисс Чамберс и Адель, и тут же к ним подошли. Тот, который заговорил с мисс Чамберс, был худой и строгий на вид. Жозефина его узнала – это был племянник мисс Брейретон, студент из Нью-Хейвена, который провел несколько выходных у тетушки в школе. Второго мужчину Жозефина никогда раньше не видела. Он был высокий, широкоплечий, со светлыми вьющимися волосами и открытым лицом, в котором читалась приятная смесь целеустремленности и милой задумчивости. Обычно такие лица Жозефину не привлекали. В глазах не было совершенно никакой тайны, никакого намека на возможность какого-нибудь внезапного поворота, никакого отчаянного огонька, который показал бы, что их язык совсем не похож на тот, что доносится с губ. Сами губы были крупные, очертания рта – мужественные; улыбка демонстрировала добродушие и самообладание. Жозефина продолжала рассматривать его скорее из любопытства – как мужчину, который проявляет внимание к Адели Кроу, потому что его голос, который явно не умел лгать, приветствовал Адель так, словно эта встреча стала для него самым приятным сюрпризом за сегодняшний день.
Через мгновение Жозефину и Лилиан пригласили подойти поближе и представили.
– Мистер Уотербери! – Это относилось к племяннику мисс Брейретон. – И мистер Дадли Ноулетон!
Взглянув на Адель, Жозефина заметила у нее на лице выражение спокойной гордости – лучше сказать, обладания. Мистер Ноулетон был любезен, но было ясно: пусть он и смотрит на младших девушек, но он их совсем не замечает. Поскольку это были подруги Адель, он высказал подобающие случаю любезности и в ответ узнал, что обе собираются на следующей неделе на свой первый бал в Нью-Хейвене. Кто их пригласил? А, второкурсники; он их почти не знал. Жозефина подумала, что это было высказано с ненужным высокомерием. Ведь Риджвей Саундерс и Джордж Дейви были основателями тайного студенческого братства «Любящие братья», и во всех городах на гастролях студенческого хора девушки, за которыми они ухаживали, рассматривали себя как своего рода элиту, уступавшую лишь тем девушкам, которых приглашали в Нью-Хейвен.
– И вот еще что: у меня есть не очень приятная новость, – сказал Ноулетон Адели. – Возможно, на балу тебе придется идти первой. Джек Кой угодил в больницу с аппендицитом, и вопреки здравому смыслу получается, что я на время стал председателем бального комитета. – Он посмотрел на нее, словно извиняясь. – С учетом того, что я – король тустепа и других танцев каменного века, у меня у самого в голове не укладывается, как я вообще попал в этот комитет?
Машина повезла их обратно, в школу мисс Брейретон, а Жозефина и Лилиан стали забрасывать Адель вопросами.
– Он мой друг детства, из Цинциннати, – скромно объяснила Адель. – Капитан бейсбольной команды и последний, кого избрали в общество «Череп и кости».
– Ты идешь с ним на бал?
– Да. Видите ли, мы с ним дружим с детства.
Не скрывался ли в этой фразе легкий намек на то, что лишь те, кто знает Адель с детства, способны оценить ее в полной мере?
– Вы помолвлены? – спросила Лилиан.
Адель рассмеялась:
– Избави боже, я об этом никогда и не думала! Нам рано думать о вещах в этом роде, не правда ли? («Да!» – мысленно поддержала ее Жозефина.) Мы просто хорошие друзья. Я считаю, что между мужчиной и женщиной может быть абсолютно нормальная дружба, без всяких там…
– Сюсюканий! – с готовностью подсказала Лилиан.
– Ну, да, хотя мне не нравится это слово. Я хотела сказать – без всяких там сентиментальностей и романтики; все это появится позже.
– Браво, Адель! – несколько поверхностно похвалила ее мисс Чамберс.
Но любопытство Жозефины еще не было удовлетворено.
– А он не говорит, что любит тебя, и все такое прочее?
– Избави боже, нет! Дадли не думает об этих вещах, как и я. У него есть чем заняться в Нью-Хейвене – куча комитетов и команда.
– Ну надо же! – сказала Жозефина.
Она почувствовала странный интерес. То, что два человека, которые друг другу нравятся, никогда даже не разговаривали об этом друг с другом и вполне себе довольны, «не думая об этих вещах», было для нее чем-то новым. Она знала девушек, у которых не было поклонников; знала и таких, у которых, кажется, не было чувств; и даже таких, которые врали о том, что они подумали или сделали. Но вот перед ней сидит девушка, рассказывающая о том, что к ней проявляет внимание последний, кого избрали в «Череп и кости», и рассказывает так, словно он и она – вытесанные из известняка химеры на только что открытой колокольне «Харкнесс-Холл», которых им показывала мисс Чамберс. И тем не менее Адель выглядела счастливой – и гораздо счастливей, чем Жозефина, которая всегда верила в то, что мальчики и девочки созданы исключительно друг для друга, и раз уж так распорядилась судьба, ее веление следует выполнять как можно быстрее.