Нежный бар. История взросления, преодоления и любви

– Студент Йеля знает все про одну вещь, – сказал Бад, подняв в воздух палец, – и знает по одной вещи обо всем.

– Студент Йеля – светский, – сказал Билл. – Ты знаешь, что такое «светский», правда?

– Да, – ответил я, смеясь.

Но Билл с Бадом ждали.

– Это значит, ты аристократ.

Бад протянул мне словарь.

– Студент Йеля – человек мира, – продолжал Билл. – Человек Ренессанса. Вот кем тебе надо стать. Студент Йеля умеет стрелять из ружья, танцевать фокстрот, смешивать мартини, завязывать галстук-бабочку, спрягать французские глаголы – хоть и не заходит так далеко, чтобы выучить весь язык, – и с легкостью может сказать, какие симфонии Моцарт написал в Праге, а какие в Вене.

– Студент Йеля – как из романов Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, – сказал Бад. – Любой персонаж Фицджеральда – из Йеля. Ник Каррауэй, например.

Я отвел глаза. С громким стоном Билл поднялся с шезлонга и пошел в торговый зал срывать обложку с «Великого Гэтсби».

Не желая объяснять Биллу и Баду, что мы с мамой из тех людей, кто не знает, как проникнуть внутрь, я просто сказал:

– Как-то страшно мне думать про такое – Йель!

Это было одновременно и правильно и неправильно.

– Тогда решено, – тут же ответил Бад.

Он поднялся со стула и пошел ко мне, нюхая кулак и поправляя очки Бадди Холли.

– Ты должен делать все, что тебя пугает, Джей Ар. Все. Я не говорю о том, чтобы рисковать жизнью, но остальное – да. Думай про свой страх, и сразу решай, что будешь с ним делать, потому что страхи останутся главной проблемой в твоей жизни, можешь мне поверить. Страх будет стимулом для твоих успехов и причиной твоих поражений, будет главной дилеммой в каждой истории о тебе и про тебя. И единственный способ с ним справиться – это пойти ему навстречу. Столкнуться с ним. Не думай про страх как про врага. Думай про него как про твоего гида, проводника – твоего Натти Бампо[18].

Мне показалось, это довольно странный спич для человека, который прячется от мира в подсобке книжной лавки в полузаброшенном торговом центре, но внезапно я осознал, что Бад говорит с такой страстью, потому что это совет, который никто вовремя не дал ему самому. Мне было ясно, что это поворотный момент в наших отношениях, и я должен как-то ответить, но в голову ничего не приходило, поэтому я неуверенно улыбнулся и спросил:

– А кто это, Натти Бампо?

Он громко втянул воздух через нос.

– Чему вообще вас учат в школе?

В тот вечер за ужином я сообщил маме две вещи. Я собираюсь откладывать деньги и подарить Биллу на Рождество новый шезлонг. И я буду поступать в Йель. Я постарался, чтобы это прозвучало как мое собственное решение, но мама настояла, чтобы я пересказал весь разговор с Биллом и Бадом.

– Ты их покорил, – криво улыбнувшись, заметила она.

– Что ты имеешь в виду?

– Я знала, что так и будет.

Но на самом деле все было наоборот. Они сорвали с меня обложку.

Каким-то образом, спустя несколько месяцев после признания банкротства, маме удалось обзавестись новой кредитной картой. С ее помощью она купила мне билет на самолет до Нью-Йорка на май – мама решила, что обязана отправить меня на лето в Манхассет, потому что мне так нравится проводить время с парнями, – и билет для себя на август, чтобы мы вместе поехали в Йель, осмотреться перед началом моего последнего года в старшей школе. Мы взяли у дяди Чарли его «Кадиллак», и бабушка с Шерил тоже отправились с нами.

Мама вела машину, а я сидел рядом с ней и морщился от разговоров, которые велись в священном нутре «Кадиллака». Вместо Кольта и Бобо, обсуждающих, кто кого «уделал» вчера в «Диккенсе», женщины болтали о тряпках, прическах и готовке. Святотатство! Пытаясь направить беседу в другое русло, я время от времени зачитывал вслух отрывки из йельской брошюры, которую держал на коленях. «А вы знаете, что Йель был основан в 1701 году? То есть он – ровесник Манхассета. Знаете, что девиз Йеля Lux et Veritas? Это означает «Свет и Истина» на латыни. Знаете, что именно в Йеле впервые был присвоен титул доктора философских наук?»

– А в твоей брошюре не говорится, сколько это удовольствие стоит? – спросила Шерил с заднего сиденья.

Я прочел вслух:

– Примерная стоимость года обучения в Йеле – одиннадцать тысяч триста девяносто долларов США.

Молчание.

– Почему бы нам не послушать музыку? – предложила бабушка.

Прежде чем увидеть Йель, мы услышали его. Стоило нам въехать в Нью-Хейвен, как на башне Харкнесса зазвонили колокола. Звон их был невыносимо прекрасен. Я высунул голову из окна машины и подумал: У Йеля есть голос, и он говорит со мной. Что-то внутри меня отозвалось на эти колокола – взрывная смесь бедности с наивностью. Я всегда был склонен обожествлять то, чем восхищался, и колокола усиливали эту иллюзию, распространяя над кампусом ауру святости. Каждое здание, которое мне нравилось, я считал замком, а тут передо мной был целый Йель, намеренно уснащенный башнями, бойницами и горгульями. Но существовал и ров – канал за нашим домом в Аризоне. Когда мы вылезли из «Кадиллака» и отправились пройтись, я начал паниковать.