Нежный человек

Она пошла вниз пешком по лестнице, остановилась у распахнутого окна на лестничной площадке.

– Дети летом в городе – это чья-то беда, дети летом должны быть далеко отсюда, купаться, пить молоко, душить кузнечиков и целоваться с лягушками. А это, – она показала пальчиком вверх, – это не правильно.

Она часто разговаривала сама с собой, разумеется убедившись, что ее никто не слышит.

…Очень поздно вечером Мишкин папа шел домой, спотыкаясь о звезды, перед ним прыгала пятнистая луна, похожая на футбольный мяч, путалась в ногах. После шалмана они пошли к Мартыну, по дороге встретили еще одного друга, в общем все как обычно.

Дома, конечно, все спали, очень хотелось кушать, горячего супа с майонезом и бутербродом с колбасой. Он поставил кастрюлю на огонь, включил телевизор, передавали последние новости, криминальную хронику.

– Сегодня в Выборгском районе освобождены пятеро заложников, похищенных еще в мае. Все они граждане Узбекистана, содержались в нечеловеческих условиях, наш репортаж с места событий.

– А, чтоб вас…

Держась за стены, пошел в комнату. Все двери настежь, жарко, дети спят на разложенных диванах и креслах, хрюкают поют что-то во сне. А вот и его законный кусочек кровати рядом с женой. Хрустнул матрац, жена очнулась.

– Пришел?

– Ага.

– Все нормально?

– Как еще? "Зенит" выиграл, и это главное…

ПОЛНЫЙ ГРОБ МЕЧТАНИЙ

Он позвонил рано утром

– Придешь?

– Я же сказал.

– Ты должен прийти.

Еще он сообщил, что приехал насовсем, что в Германии тоска, особенно если есть деньги.

Мы познакомились много лет назад на уроке химии, первого сентября в десятом классе. Учитель коротко представил его:

– Алексей… фамилию не помню, потом узнаем.

Все захихикали. Он покраснел и плюхнулся за парту, рядом со мной. Я всегда сидел один, нет это не принцип, просто так получалось. Он сразу шепотом объявил:

– Я умею гобелены рисовать.

– Что?

– Подожди.

Минут через десять он подвинул мне изрисованный тетрадный листок. Картина называлась «Жмайты убивают Гарри Купера». Я заржал на весь класс, меня выгнали до конца урока.

Потом было легендарное полотно «Очередь в военкомат» в тетради по истории, сгинувшее где-то на столах в учительской. Потом мы разбежались по путягам, я тренькал на гитаре, и даже сочинял песенки, и собирался после армии сколотить «команду». Алекс слушал и постоянно говорил:

– Не тот вельвет.

Он никогда не смог бы стать музыкантом, он слишком хорошо рисовал.

После армии мы совсем не виделись, он как-то сразу стал известным. Снюхался еще на службе с какими-то джазменами, подозрительными поэтами с улицы Восстания. Тусовки, беготня, нелепая конспирация, последняя подпольная выставка, последняя в этом повороте мировой истории, потому, что уже тысяча девятьсот восемьдесят девятый, и завтра все будет можно, и надо хлестать винище до состояния аффекта, пока оно, винище, еще по два рубля.

Мы очень редко встречались, он часто уезжал за границу, пару раз мелькнул по телевизору, но звонил регулярно, раз в год обязательно.

– Привет, как дела? Живой?

Последний раз мы виделись в его студии на Фонтанке весной, и я впервые увидел его картины. Настоящие, профессионально выполненные, в рамах, как положено.

Я был поражен, каждую картину разглядывал минут по пять, если я точно выражаюсь, Алекс писал в манере реализма, что-то типа картин – «Опять двойка», «Письмо с фронта», или «Ленин на каком-то там съезде комсомола». Выхваченные мгновения из жизни, как фотографии.

Вот, например «Барсеточник и Губочан». Я сразу узнал Невский проспект, пузатый автомобильчик передние двери настежь, рядом мальчишка лохматый, глаза круглые, в спортивном костюме с эмблемой «Газпрома». В двух шагах преомерзительнейшая личность, то ли цыган, то ли кавказец затягивается сигаретой, пальцы длинные, изящные, как у пианиста. Он «сочувствует». У прохожих головы повернуты в одну сторону, секунду назад кто-то улизнул мимо них за угол. Водитель автобуса отвернулся, он все видел, ему жалко футболиста, но хули тут сделаешь, здоровье дороже.

Еще «гобелен» – «Италия, мозги ссыктым!» Задний двор рынка, два армянина, один сидит на ящике и показывает товарищу ботинок, подошва отклеилась наполовину. Он жалуется. Товарищ слушает в пол уха, глядит в сторону, там идет девушка, очень молодая, не красавица, грустная, в общем, стопроцентная девственница. За забором кипит рынок – люди, узбеки, собаки, арбузы.

Самая потрясающая картина «Кожновенерический диспансер № 14». Здесь словами трудно описать. Вот равнодушная баба в белом халате выходит из кабинета, два придурка счастливых, в руках бумажки – все в порядке! Поодаль, в кресле у окна, очень красивая, молодая женщина, в глазах ужас, смотрит в одну точку ей в другой кабинет. И в центре картины диван, сидит очередь из нескольких человек. Надо видеть эти лица. Потрясающе.

Было еще много разных полотен, но Алекс куда-то спешил, уже на улице он спросил:

– Пишешь?

– Пишу…

– Тебе надо издаваться. Я приеду осенью, поговорю кое с кем, у меня много друзей.

– Буду ждать.

– Я видел Ю в Берлине.

– Чего?