Нежный человек

– Тебе, Манька, не хватает прописки, надо устроиться работать в ЖЭК, получить квартиру, – заговорила назидательно Топоркова, освобождая место для трудового подвига Лене – Митиному брату. – ЖЭК сейчас – это всемогущая монополия. ЖЭК все может! Больше министра. Или замуж выходи, получишь прописку, а там поглядишь: жить ли или не мучить себя с товарищем мужчиной. Але? Правильно? Ты такая, что не отсудишь квартиру, бросишь все – и бежать. Такое у меня было. Но я сдержалась. Зачем же, думаю, мой бывший муженек меня эксплуатировал год? Вот и ты подумай. Скажи себе: стоп! Без квартиры трудно. Ты человек с достоинством, и знаешь, есть у тебя цвет лица, волосы, фигура – все есть, что играет не последнюю роль в жизни нашей. Особенно в таком большом городе, как Москва. Надо бороться за место, надо побеждать.

– Я, Аленка, не знаю, я в строительный институт попробую поступить.

– Но уж поздненько. Маня, – грустно проговорила Топоркова, и Мария поняла, что подруга не верит в ее возможности поступить учиться.

– Лучше поздно, Аленка, чем никогда, – в задумчивости отвечала Мария и чуть было не разревелась. Она неожиданно почувствовала обиду на подругу, что не верила в ее силы, а себя – слабой и не понимающей того, о чем говорила Топоркова.

Аленка снова и снова настойчиво указывала ей верные пути спокойной жизни, которая может принести счастье, а может обернуться и несчастьем, но все эти советы никак не вязались с представлениями о жизни самой Марии. Вот какая путаница, даже голова заболела. Она вышла на балкон. Внизу, напротив дома, стоял «Запорожец», возле него суетился человек.

– Манька, ты меня не слышишь, что ли? – громко спрашивала Топоркова, подойдя к балконной двери.

– А чего такое?

– Да тебя не докричишься. Я говорю, а ты меня не слушаешь. – Сердито ворча, Топоркова вышла на балкон и помахала рукой стоящему внизу Митиному брату. Аленка успела уже переодеться в джинсы, голубую шелковую японскую кофту; вся она была опутана, как говорят, деловыми мыслями с ног до головы, лицо приняло выражение строгой собранности. – Ты меня слушай! Не понимаешь, я тебе даром говорить не буду. В Америке есть институт идей, и если ты принесешь в институт блестящую идею, ты станешь миллионером! Поняла? А я тебе даром даю идею. Себя разорю ради тебя. Понимаешь? Главное в жизни нашей – мысль. Или – идея. Чтоб не ошибиться.

Слушай меня и не ошибешься. Поняла? Нет? Если ты, предположим, поступила б на работу в ЖЭК, то на первых порах тебе дадут комнату, а потом – квартиру. Но только дадут за заслуги. Дура! Даром никто стараться ради тебя не будет, таких, как ты, хотя и красивых, немного, но в принципе – просящих-то много! Тетка – неплохо, как один из вариантов. Но ты для них – «пришествие бедной родственницы»! Ты, по их понятиям, хочешь откусить от их пирога кусок. Знаешь, Маня, на всех один пирог, каждому хочется откусить кусочек поболе. Переходи скорее в общежитие.

– Аленка, чего ты меня учить взялась, я пришла поговорить с тобой по душам, – разозлилась Мария, собираясь уходить, потому что ей стало неприятно от нравоучений подруги, советов, озабоченности, ее делового вида; даже квартирка Топорковой неожиданно сейчас показалась какой-то маленькой, неказистой, и все заботы о ремонте водопровода в выходной день с помощью Митиного брата – все это показалось каким-то мелким и неприлично эгоистичным. Нет, Мария так бы не смогла! Зачем? Она и пришла к подруге поговорить, посоветоваться о житье-бытье, может быть, даже поплакать, вспоминая детство в родном их городке. Ведь есть же в жизни какие-то милые сердцу вещи и события, о которых приятно вспоминать, которые не продашь ни за какие деньги и ни за какие деньги не купишь. Они, эти вещи и события, как-то оживляют человека, придают силы на предстоящие дела, связывают с милым домом, с близкими, без которых никто еще не прожил настоящую жизнь. Но на каждую попытку Марии направить разговор в русло воспоминаний Топоркова отвечала своими соображениями, и выходило, что она, Топоркова, наоборот, поскорее хотела бы забыть прошлое, устремляясь в будущее.

Когда вернулся с инструментом Леня, Топоркова оставила свои нравоучения и полностью переключила внимание на ремонт водопровода – сначала на кухне, потом в ванной. Мужчина усердно пыхтел, стучал ключами, не забывая в то же время отпускать шуточки, рассказывать анекдоты и громче всех смеяться. Одну байку он не захотел рассказывать только Аленке, позвал Марию и при ней, громко выделяя каждое слово и придавая ему какое-то сверхзначение, говорил:

– Один большой начальник протер глаза после большущей опохмелки и кричит: «Иде я? А у начальника большого большое количество заместителей, они подумали, что к начальнику пришла большая мысль. Они кричат в одну глотку: какая идея? Говори, мол. «Иде, – кричит начальник, – я нахожусь?!»

– Знаешь, Митин брат, ничего тут смешного не нахожу, – проговорила Топоркова резковатым голосом захохотавшему мужчине, но, так как тот хохотал, не обращая на нее внимания, она повернулась к Марии: – Чего он, Маня, рехнулся?