—
— Да я даже не знаю, что случилось!
— Расскажи ему, Марк!
Далее неразборчиво.
— Марк, громче.
— Я, типа, списал. На экзамене.
— Ты,
— Сара.
— Уилл. Даже не смотри на меня так. Наш сын списал на экзамене, и я имею полное право быть в бешенстве.
Быстрые шаги. Скрип стульев.
Я представила папу и вздувшуюся вену на его щетинистой шее. Она всегда вздувалась, когда он был расстроен или разочарован чем-то.
Снова неразборчиво. Вдруг отец закричал:
— Господи ты боже мой, Марк! Громче!
— Я говорю — простите.
Пронзительный крик мамы перебил папу.
— В школе были полицейские. Они думают, что все это как-то связано с погибшим мальчиком. Но никто ничего не рассказывает. Уилл, здесь замешана
Папин голос рухнул на октаву.
— Что ты им сказал, Марк?
Молчание.
— Ничего, — ответил Марк.
— А тебе
Снова неразборчиво.
Мое сердце билось словно о кафель в ванной.
— Ясно. Значит, едем в полицию. И ты им рассказываешь все, что знаешь. Идем.
— Не могу.
Мама перешла на визг, от которого задрожали трубы:
— О нет, ты еще как можешь! Все ты, черт побери, можешь!
— На самом деле я не совсем списал.
— О, Марк! — Мама почти стонала. — Ты что, нас за дураков принимаешь? Директор Спот показал мне все ваши работы. У тебя и твоих друзей абсолютно одинаковые ответы на один и тот же вопрос, черт меня подери!
— Ладно. Ладно. Чего ты от меня хочешь?
Гудение холодильника. Скрип ботинок.
— Скажи, что ты никак не связан с тем, что случилось с этим мальчиком.
— Мама!
—
— Господи, Сара.
— Заткнись, Уилл. Марк!
— Я всю ночь был дома!
— Марк…
— Я никак с этим не связан, ясно? Он просто… Он просто продавал ответы на экзаменационные вопросы. Ну я их и купил. И все!
Раздался голос папы. Он звучал спокойно.
— Он
Удар.
Это был фирменный удар отца по столу. К слову сказать, видели мы его нечасто: лишь однажды отец отреагировал так, когда Марк случайно въехал на машине в гаражную дверь.
— Он просто чувак, у которого я купил ответы. Это не какая-то большая трагедия. Просто ошибка!
— Пойдем. Садись в машину. В машину
Я слышала, как эхом разлетались звуки шагов. Входная дверь захлопнулась до того, как я успела спуститься.
Я взяла банку меда и принялась макать в нее крекеры, а сама думала об услышанном.
И тут в голове очень ярко вспыхнуло одно воспоминание. Когда мы с Марком еще были детьми. Однажды нас отправили к бабушке с дедушкой во Флориду. Были каникулы, а мама уезжала в тур. Бабушка с дедушкой жили в шикарном комплексе для пожилых. Там был бассейн, в центре которого устроили что-то типа островка, где грудой лежали красивые камни. Во всем комплексе не было ни одного человека младше восьмидесяти, играть нам было не с кем, кроме как друг с другом, поэтому мы решили собирать на острове «сокровища». Мы доплывали до этого островка, залезали на него, сбрасывали камни в воду, потом ныряли за ними (моя идея), потом заворачивали их в полотенце (идея Марка), относили в сад к бабушке и там прятали за сараем. Мы планировали закопать камни, когда соберем «достаточное» их количество. Возможно, это означало
Именно тогда старик с двумя волосинками на голове и страшной сыпью на лице постучал в дверь наших бабушки и дедушки. Он состоял в каком-то комитете этого комплекса и был очень зол на нас, потому что только мы были под подозрением. Само собой, ведь старики не стали бы воровать камни из бассейна.
На голове у него была кепка «Лучший дедуля». Он кричал на нас из-за «драгоценных камней из бассейна» и никак не мог успокоиться. А мы тем временем безобидно уплетали хлопья на кухне. Он стоял в дверях в своих дурацких желтых шлепках и размахивал странными стариковскими пальцами. Помню, что он даже назвал нас дегенератами.
Бабушка очень не любила с кем-либо ругаться. Мне тогда показалось, что она готова была просто провалиться сквозь землю.
Я очень перепугалась и разревелась. А Марк, который был все еще в плавках, встал и повел всех в сад.
Там он ткнул пальцем в кучку белых камушков, сияющих на солнце.
— Вот, — сказал он. — Мы думали их закопать, но теперь вернем на место.
— Господи, — только и промолвила бабушка.
Позднее она обвинила в нашей шалости маму и ее «творческие замашки». В принципе, при должном усердии в этом можно было усмотреть даже не оскорбление, а завуалированный комплимент.