Я плеснула себе в ладонь воды из бутылки, покрытой испариной, смочила лицо и шею. Это слегка взбодрило, и я потихоньку тронулась с места.
Машину подбрасывало на ухабах лесного бездорожья. Странно: что-то я их не заметила, когда съезжала здесь с трассы… Вот впереди мелькнула между деревьями белая лента асфальта. И в этот миг перед глазами у меня все завертелось и слилось в бешеном круговороте: солнечные блики, деревья, большие и маленькие, руль с приборной доской… А потом навалилась темнота — без единого лучика света.
Очнулась я оттого, что, вывалившись из машины наружу, больно стукнулась головой о какую-то корягу. Мотор работал, и, насколько я могла понять, моя «девятка» остановилась по доброй воле, а не от соприкосновения со стволом дерева. Должно быть, теряя сознание, я инстинктивно успела нажать на тормоз. Да что же это со мной, господи?.. Где Гошка?!
— Гоша, Гоша! — позвала я.
Но ответом мне была только музыка, звучащая в моей собственной голове: пьяная «джаз-банда» репетировала что-то бодро-авангардное. В глазах не то что двоилось, а «шестерилось». Деревья кружились вокруг в нескончаемом хороводе, мешая сосредоточиться. Где полянка, на которой мы пировали? Где дорога?.. «Спать! Спать…» — стучало в висках.
Уцепившись за дверцу машины, я попыталась встать, но снова рухнула на колени. Совсем близко от себя увидела русую вихрастую голову племянника, уткнувшуюся лбом в шоферское сиденье. Он не шевелился.
— Гошка…
С трудом дотянувшись, заглянула ему в лицо. Прямо посередке лоб пересекала свежая царапина, но больше никаких повреждений я не заметила. Однако выглядел коллега ничуть не лучше мертвого.
— Ч-черт… Врешь, не выйдет! — с неожиданной злобой сказала я невидимому и неизвестному врагу.
Раскисшие извилины мозга отказывались служить — точно так же, как глаза, руки и ноги. Но память еще теплилась, и инстинкт самосохранения шевелился. Я сообразила, что если стану вытаскивать Гошку из машины — потеряю последние силы, а ему все равно не помогу. Единственное наше спасение — добраться до дороги. И это должна сделать я.
Оставив безжизненную голову племянника, я нащупала на переднем сиденье холодную бутылку. Схватила ее и, непослушной рукой отвинтив пробку, припала к горлышку сухими губами. Пила до тех пор, пока вода заполнила желудок, пищевод, забулькала в горле… И наконец с шумом извергнулась из меня вон.
После того как меня вырвало, стало чуть полегче. Держаться на ногах я по-прежнему не могла, но с глаз спала мутная пелена. Теперь я соображала, в какую сторону двигаться.
После я узнала, что мою машину отделяло от дороги не более двадцати метров. Но это была самая длинная в моей жизни дистанция. Стиснув зубы, я перестала обращать внимание на саднящую боль в содранных коленках и ладонях. Только доползти! Не сбиться с пути. Не потерять сознание…
Помню, как, раздвинув какие-то кусты, я ощутила локтями шершавый горячий асфальт. И почти одновременно услышала визг тормозов и отборный мат. Но в тот момент он доставил мне такое наслаждение, какое испытывает меломан, слушая изысканное бельканто. Добралась!
Еще помню, как надо мной склонилось чье-то загорелое лицо (вернее, пятно, которое — я знала — является человеческим лицом), как этот «кто-то» тряс меня за плечи, а потом втаскивал в какую-то машину. Все это время я, не переставая, кричала, что я не одна и что там, в лесу, находится главный пострадавший. Наверное, я так достала этим своего спасителя, что он не выдержал и бесцеремонно приказал мне заткнуться. Но заткнулась я только тогда, когда ко мне на заднее сиденье швырнули безжизненное тело моего племянника. Тогда я обхватила его руками, поняла, что он не умер, и затихла.
Я больше не проваливалась во тьму, но силы меня оставили и остальных деталей не припоминаю. До тех самых пор, когда медики, выворачивавшие меня наизнанку, сказали: «Можете идти», — и я на ватных ногах вышла в коридор Сольской райбольницы.
Тут на меня с рыданиями навалилась Люся, и плечо сейчас же промокло от ее слез. Мой клиент Ветров, обнимавший бледную заплаканную дочь, деликатно держался на заднем плане.
— Ой, Танечка, Да что же это, господи! Как же это…
— Успокойся, Люся, все уже позади. Где Гоша, как он?
— Здесь, в соседней палате. К нему пока нельзя. Но доктор сказал, опасности уже нет: вовремя хватились. Танюша, да чем же вы отравились? Ума не приложу! От врачей толку не добьешься… — Люся снова заплакала.
— Газировкой, наверное. Ну, не плачь, пожалуйста! Потом поговорим, хорошо? Сейчас сил нет, Люсек.
— Людмила Сергеевна, не надо, пойдемте…
Ангелина отделилась от отца, взяла будущую свекровь под руку и увела ее в сторонку. А ко мне подступил Виктор Петрович.
— Таня, на два слова… — Он говорил полушепотом. — Я беседовал с главврачом. Он мне объяснил, что дело серьезное. Слава богу, наркотик был дегидрированный — так, кажется… То есть вам теперь просто надо побольше пить, чтобы окончательно вывести отраву из организма. Но дело не в этом. В таких случаях надо ставить в известность компетентные органы, вы это знаете. Должно быть проведено официальное расследование.