Нежный вечер в Исландии

И ей это тоже сначала нравилось. Пока не появилось ощущение, что ее личность размывается под атрибутами их славы, растворяется в мифе о том, кем, по мнению публики и особенно фанатов, она была на самом деле.

Винтер как-то попыталась объяснить это Джошу, но тот ее не понял.

Потом она забеременела, а он уехал на очередные съемки, и непонимание начало расти. Они все больше отдалялись друг от друга.

Сейчас уже поздно снова сближаться, но те трудные разговоры, которых они так долго избегали, могли бы помочь с цивилизованным расставанием, в котором оба нуждались.

— Итак. Хочешь начать первой? — В его голосе ясно слышалась надежда.

— Не очень, — призналась она. — Но раз надо — значит, надо.

Ей столько всего нужно сказать! Винтер глубоко вздохнула и решила начать с малого.

— Имбирные пастилки и завтрак.

Джош нахмурился и придвинулся ближе к ней под водой.

— А что с ними не так? Они на самом деле не помогли? Я мог бы попробовать что-то еще…

Она оборвала его, покачав головой:

— Все так. Они действительно помогли. И я оценила оба жеста. Точно так же, как я ценила все то, что ты делал, пытаясь помочь мне пять лет назад.

Воспоминания нахлынули снова, как она и предполагала.

Потому что тот инцидент, о котором пошутил Джош, когда ее вырвало на его смокинг на том благотворительном ужине, был только началом.

Винтер и раньше слышала об утренней тошноте и даже ожидала этого, когда поняла, что беременна. Но не была готова к тому, что последовало в течение последующих месяцев.

Ее постоянно мутило. Она не могла переносить запах кофе, рыбы, многих любимых раньше продуктов.

Все это было ужасно, но она бы стоически перенесла это ради будущего ребенка. Джош был рядом и всячески ее поддерживал. А когда бывал в отъезде, на съемках или репетициях, он постоянно присылал эсэмэски со ссылками на статьи про народные средства, слал бесконечные упаковки имбирных пастилок, которые притупляли тошноту.

Никакие средства не помогали надолго. Токсикоз был такой страшный, что она несколько раз попадала в больницу, где ей ставили капельницы от обезвоживания.

— И что было не так с имбирными пастилками? — допытывался он.

Винтер пыталась найти правильные слова. Она не хотела выглядеть неблагодарной. Но раз они договорились быть откровенными до конца, она продолжила:

— Когда я страдала от токсикоза… Я знаю, ты пытался помочь мне, и я ценила это даже тогда. Но у меня также возникло чувство, ну, как будто ты пытался меня починить. Как будто я была настолько сломлена, что тебе нужно было быстро найти решение, чтобы я снова стала собой, женщиной, которую ты любил, на которой женился. Чтобы я могла вернуться к своей роли в нашей романтической истории. А я тогда поняла, что никогда больше не стану той женщиной. — Винтер посмотрела на свое освещенное луной отражение в воде, и ей показалось, что она почти видит тяжесть тайны, поднимающуюся от него вместе с паром из лагуны.

— Ты пытался исправить меня, а я хотела одного — видеть тебя. Чтобы ты был со мной. Чтобы ты выслушал меня и сопереживал, не пытаясь все это уладить. Потому что тогда, когда это произошло…

Она замолчала, не в силах найти слова, чтобы продолжить. Как можно говорить о желанном ребенке, которого она потеряла?

Ее выкидыш был перстом судьбы. В этом ее уверяли все — от друзей и семьи до медицинских работников. Она не должна винить себя, она ничего не могла сделать.

Но Винтер винила себя. Потому что это она встала с постели, почувствовала головокружение и упала на лестнице. Это ее тело не смогло справиться с травмой, полученной при падении. Это она потерпела неудачу в материнстве еще до того, как у нее появился шанс попробовать.

И еще хуже был страх, который последовал за этим. Что Джош, возможно, был бы рад, потому что думал, что сможет вернуть прежнюю Винтер, хотя ее больше не существовало.

Еще более ужасающей была мысль о том, что он, возможно, захочет попробовать еще раз.

Она знала Джоша, знала, что он хотел большую семью. И она тоже мечтала иметь много детей, когда выходила за него замуж. Но теперь поняла, что это за пределами ее возможностей — физических, умственных или эмоциональных.

Винтер не могла рисковать снова забеременеть после всей той боли, страха и ужасного чувства потери, которые она перенесла в прошлый раз. И именно тогда она поняла, что должна уйти и позволить Джошу обрести семейное счастье с другой.

На другом конце лагуны Джош застыл, словно каменный истукан, ошеломленный ее признанием.

— Винтер, я… — наконец выдавил он.

Но она ничего уже не слышала. Она поспешно выскочила из лагуны, схватила халат и бросилась в свою комнату.

Признание далось ей слишком тяжело.

Джош не мог уснуть. А когда задремал, увидел те ужасные дни, когда пытался ухаживать за Винтер на расстоянии, а видел только ее осунувшееся и измученное лицо на экране телефона.

Даже когда он проснулся, все было ненамного лучше. Ее бледное лицо в лунном свете, когда она описывала, что чувствовала в то время, преследовало его не меньше.

«Мне нужно с ней поговорить», — твердил он про себя.