Нежный зверь

— Ларионова, если вам неизвестно, — новая супруга вашего мужа. Учительница. Вы не задумывались, каково придется ей, когда кредиторы явятся требовать долг? Не предполагали, что эта женщина тоже может любить вашего мужа? То есть своего мужа!

— Честно говоря, я предпочитала об этом не задумываться. В конце концов, моя судьба и судьба моих детей мне дороже, — просто заявила Алина.

Ответ был откровенно циничным. Моя хата с краю… Куда, черт возьми, катится наш мир?

— Раз уж так не хотелось расплачиваться с долгами, неужели вы не могли уехать в Москву вместе? Не подвергая опасности совершенно посторонних людей?

— Нет. Конечно, нет, — покачала головой Алина. — Ведь здесь остались бы наши родители…

Ну что тут сказать? А ничего. Поэтому мы и летим в тартарары. Бытие определяет сознание. И наоборот. Бытие определяется сознанием.

Я потерла виски, силясь унять сонливость и философские наклонности. Этот жест оказался полезным — мне в голову пришла еще одна важная мысль.

— Алина Геннадьевна, но раз вы не виноваты в убийстве Курского, почему вы солгали по поводу этого телефонного звонка?

Она забыла. Забыла свои слова. Глаза светились печальным любопытством, и я пояснила:

— Вы сказали, что около двенадцати ночи вам звонил знакомый. Зачем?

— Ах, это, — передернула плечиками Курская. — Я боялась, — просто и без претензий на оригинальность пояснила она. — Боялась, что милиция тоже заинтересуется моим алиби и решит-таки взять меня в оборот. А меня и в самом деле никто не видел, не слышал. И доказать, что я была дома, невозможно. Вот и придумала… Я надеялась, что Игорь — муж моей старшей сестры — подтвердит мое алиби.

Я не стала разочаровывать Алину Геннадьевну и сообщать ей о том, что слова родственников в суде не воспринимаются в качестве свидетельства. На Курскую и так свалилось испытание, от которого она нескоро отойдет. Хотя здесь, наверное, сыграл роль хрестоматийный библейский закон: каждому воздастся…

— Но, может быть, теперь, раз у нас такой откровенный разговор, вы расскажете о людях, не любивших вашего мужа? — спросила я мирно. И откинулась на спинку кресла, расслабившись. Все-таки эта ситуация выкачала из меня много энергии. Подозревать женщину в убийстве, внутренне готовиться к любой реакции на попытку выяснить правду — тяжело, могу я вам сказать.

— Честное слово, я не знаю. Илья ни с кем не конфликтовал особенно явно и не делился со мной своими проблемами, — устало ответила Алина Геннадьевна. И задумалась, впившись пальцами в полуистлевшую сигарету.

Я терпеливо ждала результатов ее умственной деятельности. И дождалась.

— Знаете, Татьяна Александровна, — задумчиво заговорила Курская, — мы иногда сидели в компании с соучредителями моего мужа. Так вот, с Димой Илья нередко сцеплялся буквально по пустякам. Хоть они и дружили вроде бы, но ругались жестоко. Пару раз чуть до мордобоя не дошло. Конечно, я не думаю, что Кобрович мог убить моего мужа, но раз вы спрашиваете…

Убедившись в невиновности Курской, я покинула квартиру, оставив Алину наедине с ее совестью. Надеюсь, эта самая совесть еще не окончательно исчезла. Обидно, когда столь привлекательные внешне люди решают заняться чем-то противозаконным. Красота — она всегда притягивает и внушает восхищение.

Алина проводила меня усталым взглядом и не ответила на прощальные слова. Наверное, она все же пыталась обдумать, что натворила.

А я, усевшись в машину, выудила из мешочка магические «косточки» и задумалась о состоявшемся только что разговоре. Об Алине и Курском, ее изобретательном супруге.

Поразмышляв обо всем этом пару минут, я метнула «кости».

12+21+25.

Я напрягла уставший мозг в поисках трактовки, и она не заставила себя ждать. «Наказание лжецу не в том, что ему больше не верят, а в том, что он сам не может никому верить». Вот так. И что это означает, позвольте спросить? Что Курский никому не верил? Или я теперь никому не буду верить, ведь вру напропалую. Пусть и с благими намерениями. Или, или, или…

Ладно, посмотрим. Поживем — увидим. А что я еще могу сказать?

И что делать теперь?

Снова, в который раз за этот безумный, нескончаемый день я погрузилась в размышления. Перебирала версии, которые имели право на существование. Кобрович ругался с Курским… И вообще он произвел на меня «неизгладимое» впечатление. Но Кобровича я оставлю на закуску. Пусть пока успокоится, расслабится, забудет о создании по имени Татьяна. А пока что… Чем же мы займемся пока, Танечка?

Поедем спать, Татьяна Александровна, ответила я себе с мрачной решимостью. Я уже вторые сутки без сна, а ношусь как угорелая. А уж потом обдумаем наши дальнейшие шаги. В конце концов, надо же узнать, кто там выходил из машины, кого видел бомж Васяня… А Киря не звонит…

* * *

Войдя в подъезд, я первым делом услышала возмущенные вопли соседки, которая жаловалась на необходимость подниматься на третий этаж пешком. Лифт не работал — какие-то гады пошутили с проводкой, и он совершенно не желал выполнять свои непосредственные обязанности.