Незначительная деталь

Я очень устала и совершенно не хочу мыться, но всё же решаю пойти в ванную – от меня несет бензином. Задвинув занавеску, я отворачиваю кран, и тело щедро обдает сильная струя воды. Я вспоминаю, что сейчас не в Рамалле и здесь не надо, купаясь, торопиться закрыть кран, чтобы не израсходовать всю воду в канистре и не обделить соседей. Затем я густо намыливаюсь, чтобы избавиться от прилипших ко мне пота, пыли и запаха бензина. Снова открыв кран, я позволяю обильной струе смыть плотную мыльную пену. У меня дома в Рамалле вода течет скудной струйкой, и от этого закрывать кран и вылезать из ванны еще труднее. Наверное, только что я вылила столько же воды, сколько обычно расходую дома за неделю, моясь каждый день. Я вытираюсь, заворачиваюсь в полотенце и наконец выхожу из ванной с одеждой в руках – от нее еще доносится слабый запах бензина и пота. Рубашку я вешаю на спинку стула у кухонного стола, а брюки – на спинку другого, чтобы проветрить – в надежде, что вонь развеется. Обувь задвигаю под стол. Я уже была готова лечь, но замечаю небольшую полку с немногочисленной коллекцией книг. Среди них оказываются путеводители по здешним краям, книги по кулинарии и искусству. Выбрав одно из художественных изданий, я направляюсь в спальню, ложусь в постель с ровным матрасом, обещающим немедленный покой и отдых, и открываю толстый увесистый том, который прихватила. На первых страницах я вижу портрет мужчины с красноватым лицом, в черном костюме и белой рубашке – он спокойно сидит в кресле. Книга посвящена искусству экспрессионизма, которое (так уверял автор) проникнуто темами гибели, хаоса и разрушения – всего, что испытали немецкие художники во время Первой мировой войны. Из-за этого они от методов академического искусства перешли к таким, которые отражали бы, насколько искажен, изуродован облик человека и мира вокруг. Действительно, линии на многочисленных картинах в книге резкие, дерганые и неестественные. Листая страницы, я натыкаюсь на отрывки из писем одного экспрессиониста к жене. В письме, датированном 8 июня 1915 года, говорится: «Вчера проходили мимо кладбища, полностью разрушенного при бомбардировке. Могилы взорваны. Видно, что мертвецы в них лежат в различных неудобных позах. Бомбы явили свету дня обитателей гробов: видны кости, волосы, обрывки одежды на трупах в этих могилах, открытых настежь».

Из другого письма от 21 мая 1915 года: «Траншеи тянутся ломаными линиями, точно шрамы; из темных убежищ выглядывают белые лица. Многие по-прежнему готовят себе место: здесь и там убежища превращаются в могилы, куда складывают тела, оставшиеся вокруг. Сами солдаты сидят рядом с убежищами, среди мешков с песком. Всё это похоже на сон: один жарит картошку рядом с могилой возле бункера. Жизнь здесь – сплошной смехотворный фарс».

На репродукции с другой страницы голая девушка лежит на песке на животе, словно упала. Тело желтое, короткие взъерошенные волосы – черные. Я захлопываю книгу, кладу ее рядом, гашу свет и засыпаю. За несколько часов до рассвета меня будит плотный хлопок взрыва, через несколько секунд раздается еще один, и еще, и еще. Это не сон. Я прислушиваюсь к звукам обстрела и определяю по их насыщенности, что взрывается весьма далеко отсюда – за стеной. В Газе, может быть, в Рафахе. Между взрывом, раздавшимся поблизости, и взрывом, раздавшимся вдалеке, – большая разница. Этот был совсем не громким, не резким, но очень густым, будто неторопливый удар по великанскому барабану. К тому же от взрыва, породившего этот звук, не затряслось здание, в котором я находилась (деревянное и легкое), а стеклянные окна (закрытые) не разбились. А когда я встаю с постели и распахиваю рамы, внутрь не влетает облако крупной, мерзкой пыли – только слабая волна воздуха. Я внимательно прислушиваюсь к повторяющимся взрывам, и они пробуждают во мне слабое ощущение близости к Газе, более того – желание слышать их вблизи, осязать пыль от разнесенного здания. Отсутствие всего этого заставляет меня понять, что я бесконечно далека от всего привычного – и не могу вернуться. Но, прежде чем тревога полностью овладевает мной, а нервная паника возвращается, я ложусь в постель и снова засыпаю.