Незнайка в Совке

— Прежний режим, конечно, был неправильным, но он опирался все-таки на специалистов. Конечно, правящая верхушка, изолгавшаяся и запутавшаяся, не заслуживает прощения, но она опиралась на аппарат власти, на профессионалов, которые сами по себе не задавали тона в политике, а исполняли приказы. Чего греха таить, мы все понимаем, что эти люди участвовали в преступлениях прежнего режима только по долгу службы, в силу сложившегося порядка вещей, а вовсе не потому, что они патологически вороваты. Эти люди, я не сомневаюсь, хотят и готовы работать. С нашей стороны было бы глупо отказываться от их опыта, знаний и профессиональных навыков. Аппарат, он и есть аппарат, машина. Надо только правильно пользоваться, и тогда он будет работать как надо. Разве кто-нибудь из вас откажется от автомобиля, только потому, что кто-то ездил на нем по грязи? Надо его только помыть, подкрасить, если требуется, и он будет как новый.

Оратора наградили долгими аплодисментами и криками с мест «Правильно!», «Да здравствует национальное согласие!» и «Да здравствует мудрая политика Авоськи-Небоськи!».

Когда аплодисменты стихли, на сцену вышел милиционер Цветик.

Одет он был не в милицейскую форму, а в разукрашенный звездами балахон и выглядел довольно экзотично. Еще экзотичнее была его речь, почти сплошь состоявшая из нецензурных выражений, от которых Спрутс и Незнайка с непривычки покраснели. Остальные коротышки, однако, не обнаруживали признаков смущения и слушали с благосклонной рассеянностью. Если исключить ругательства, речь Цветика сводилась в следующему:

— Я, бывший мент, услышавший однажды голос истины, бросил свои греховные ментовские занятия и призываю вас последовать моему примеру. Здесь я представляю Церковь Взаимного объединения. Мы должны покаяться в своих грехах и проложить дорогу к храму. Пока мы делаем глупости и грешим, чуда не происходит. Если же мы покаемся, то Бог нас простит, а если будем совершить праведные поступки, то простит еще большее количество грехов, а если мы дадим деньги Церкви Взаимного объединения, то тогда чудо произойдет просто с реактивным свистом. Покайтесь, братья!

Публика сначала вяло реагировала на призывы Цветика, но потом завязалась дискуссия о духовности, непонятности и непредсказуемости, начались прения, и каждый выступающий сыпал в шляпу Цветика все более щедрые пожертвования. Непредсказуемость, по словам выступающих, была самым ценным свойством, выгодно отличающим местных от дураков-иностранцев. Посыпались анекдоты о непредсказуемости, публика заметно развеселилась.

Тем временем на сцену вышел маленький чернявый коротышка и властным жестом установил тишину.

— Во, щас он скажет, — обрадовался коротышка рядом с Незнайкой, толкнув его локтем.

— А кто это?

— О, это наш главный политик! Серый кардинал! Идеолог! Очень интеллигентный человек! Совесть нации!

Подождав, пока в зале наступит гробовая тишина, чернявый задумчиво проговорил:

— Здесь вам не институт благородных девиц. Политику в белых перчатках не делают. Политика- грязное дело.

Тишина воцарилась снова, затем ее разорвал одинокий хлопок в ладоши. Тут же захлопали все, затопали ногами и повскакивали с мест.

Спрутс и Незнайка переглянулись. Овация нарастала и перешла в буйство. Коротышки один за другим выскакивали на сцену, повторяли «политикагрязное дело» и в экстазе принимались грязно ругаться.

Между ними суетился Цветик, шляпа его быстро наполнялась деньгами.

Чернявый исчез. Несколько коротышек от избытка чувств затеяли потасовку на сцене, а другие столпились вокруг, подбадривая дерущихся и поплевывая друг в друга.

Спрутс и Незнайка пробрались к выходу.

— Друзья, друзья! — к ним, приветливо улыбаясь, пробился Цветик.

— Как я рад вас видеть! Я сразу заметил вас в зале!

— Что же тебе в милиции не понравилось? Или выгнали? — спросил Спрутс, нахмурившись от воспоминания о том, как Цветик надругался над его славным именем при выдаче паспорта.

— Мне голос был…

— Ты нас-то туфтой не грузи, — перебил его Спрутс, блеснув знанием уголовного жаргона.

— Ладно-ладно, не буду, вы же свои. На самом деле мне надоело.

Скучно. Протоколы да улики, задержания да обыски… Ну раз в год в перестрелку попадешь, да и что это за перестрелка- бах-бах в темноте и все! А так кондовый бюрократизм, хоть волком вой. Я пожаловался начальству, и они пошли мне навстречу.

— Уволили?

— Нет, внедрили в банду.

— Ух ты! — восхитился Незнайка. — Наверное, страшно было?

— Было. Первые две недели. А потом оказалось, что у бандитов в сущности тоже скучно. Разборки да сходки, драки да рэкет.

Редко-редко перестрелки- точно такие же, бах-бах в темноте и все!

Еще на всякие налеты в пять часов утра надо вставать. По ресторанам нужно шляться, как на работу. Толстеть я стал, обрюзг. В общем, плюнул на все, собрал материал, сдал всю банду с поличным и…

— Уволился? — спросил восхищенный Незнайка.

— Не-а. Повышение предложили. Но я не пошел. Я, когда в бандитах ходил, узнал, что они подкупают некоторых жадных милиционеров и про милицию все знают.

— Тебя могли выдать! Ты рисковал жизнью! — Незнайка совсем обалдел.