Незнакомая дочь

Я спросила у продавца, сколько стоит булавка. Нина хотела заплатить сама, но я не позволила:

– Это такая мелочь!

Мы перешли на “ты”, я сама ее об этом попросила, сначала она отказывалась, говорила, что ей неловко, потом уступила. Пожаловалась, что последние дни выдались очень трудными, дочка была просто невыносима.

– А ну-ка, малышка, отдай мне эту соску, – сказала она. – И не смотри так сердито на Леду.

Нина взволнованно заговорила о дочери. Сказала, что Элена, с тех пор как потеряла куклу, как будто деградировала – постоянно просится на руки или требует возить ее в коляске и в довершение всего опять сосет соску. Нина то и дело озиралась, как будто искала более укромное место, и в конце концов покатила коляску в сторону садов. Вздохнув с облегчением, сообщила, что и вправду очень устала, напирая на слово устала и давая понять, что имеет в виду не только физическую усталость. Потом неожиданно расхохоталась, но я поняла, что смеется она не от радости, что это нервный смех.

– Я знаю, что ты видела нас с Джино, но не думай обо мне плохо.

– Я не думаю плохо ни о чем и ни о ком.

– Да, это понятно с первого взгляда. Когда я тебя увидела, сразу решила: хочу быть как эта синьора.

– Что во мне такого особенного?

– Ты красивая, умная, по тебе заметно, что ты много знаешь.

– Ничего я не знаю.

Она замотала головой:

– Ты умеешь держаться уверенно и ничего не боишься. Я поняла это с той минуты, как ты появилась на пляже. Смотрела на тебя и надеялась, что ты взглянешь в мою сторону. Но ты ни разу не взглянула.

Некоторое время погуляв по дорожкам сада, мы вернулись к разговору о Джино и сцене в сосновом лесу.

– То, что ты видела, не имеет никакого значения.

– Вот только врать не надо.

– Так и есть, я его отшила, но он будет держать язык за зубами. Мне просто ненадолго захотелось стать молоденькой девушкой, но это не всерьез.

– Сколько тебе было лет, когда родилась Элена?

– Девятнадцать. Элене почти три года.

– Возможно, ты слишком рано стала матерью.

Она уверенно покачала головой:

– Я рада, что у меня есть Элена, и я всем довольна. Просто в последние дни все как-то неудачно складывалось. Если я найду того, кто заставил страдать моего ребенка…

– И что же ты с ним сделаешь? – насмешливо спросила я.

– Знаю что.

Я легонько погладила ее по руке, чтобы успокоить. Мне показалось, будто она заученно повторяет выражения и интонации, принятые у нее в семье, усиливая неаполитанский акцент, чтобы выглядеть более убедительно, и я почувствовала к ней что-то вроде нежности.

– У меня все в порядке, – несколько раз повторила она, а потом рассказала, как влюбилась в своего мужа.

Они встретились на дискотеке, когда ей было шестнадцать. Он любит ее, обожает их дочь. Она снова нервно рассмеялась.

– Он говорит, что моя грудь точнехонько помещается в его руку.

Эта фраза показалась мне вульгарной, и я сказала:

– А если бы он видел тебя такой, какой видела я?

Нина помрачнела:

– Он бы меня зарезал.

Я посмотрела на нее, на девочку:

– Чего ты хочешь от меня?

Она тряхнула головой, пробормотала:

– Не знаю. Немного поговорить. Когда я вижу тебя на пляже, то думаю, что хотела бы постоянно сидеть с тобой под зонтиком и разговаривать. Но тебе будет со мной скучно, я тупая. Джино сказал, что ты преподаешь в университете. Когда я получила аттестат, то записалась на факультет словесности, но сдала только два экзамена.

– Ты не работаешь?

Она снова рассмеялась:

– Муж работает.

– А чем он занимается?

Она сердито отмахнулась, не желая отвечать на мой вопрос, и в глазах у нее вспыхнул недобрый огонек. Она бросила:

– Не хочу о нем говорить. Розария, наверное, уже купила все, что хотела, и с минуты на минуту начнет меня искать, так что мое время кончится.

– Она не хочет, чтобы ты со мной разговаривала?

Нина скорчила злобную гримасу:

– Ее послушать, так я вообще ничего не должна делать.

Помолчала секунду, а потом неуверенно проговорила:

– Могу я задать тебе нескромный вопрос?

– Да.

– Почему ты оставила своих дочерей?

Я немного подумала, подыскивая ответ, который мог бы ей помочь.

– Я слишком сильно их любила, и мне показалось, что любовь к ним мешает мне стать самой собой.

Я поняла, что теперь Нина больше не будет смеяться – с таким напряженным вниманием ловила она каждое мое слово.

– И за три года ты ни разу их не видела?

Я кивнула.

– Как ты себя чувствовала без них?

– Хорошо. Как будто вся распалась на мелкие кусочки, и эти кусочки радостно разлетелись в разные стороны.

– Ты не страдала?

– Нет, я была слишком занята собственной жизнью. Но где-то внутри чувствовала тяжесть, как будто у меня нелады с желудком. И всякий раз с замиранием сердца оборачивалась, когда какой-нибудь малыш звал маму.

– Значит, тебе все-таки было плохо, а не хорошо.

– Я была женщиной, которая отвоевывает свое право на существование, и испытывала множество разных чувств одновременно, в том числе и невыносимое ощущение, будто я всего лишилась.

Она посмотрела на меня с неприязнью.

– Но если тебе было хорошо, почему ты вернулась?

Я помолчала, тщательно подбирая слова:

– Потому что поняла, что не способна создать ничего, что могло бы с ними сравниться.