Незнакомая Шанель. «В постели с врагом»

Лучшая защита – это нападение. Поль Ириб нападал даже тогда, когда от него не защищались. Франция на краю гибели, нынешнее правительство ее погубит, а уж соседи тем более! И в «Темуене» появляются рисунки, на которых в образе гибнущей Франции легко узнать Коко Шанель. Рисунки довольно грубые, Франция на них то на кресте с обнаженной грудью, то в могиле, где ее засыпают землей, то на судилище, устроенном Рузвельтом, Чемберленом, Гитлером и Муссолини...

Как отнеслась к таким своим «похоронам» Шанель? Удивительно, но с одобрением, ее тронуло, что Поль изобразил именно ее в облике Марианны-Франции. Зато остальные были возмущены, Поль слишком откровенно вовлекал Шанель в политику. Но ей самой нравилось то, что делал Ириб, нравился возрожденный «Темуен», нравились рисунки Поля, резкость его суждений. Всем казалось, что она нашла художника, в котором патриотизм удачно сочетается с рационализмом, с коммерческой жилкой, вон как ему удаются рекламные плакаты...

Коко не замечала, что Ириб не удержался на тонкой грани язвительности и оскорблений, критики и зловредного шовинизма, патриотизма и махрового национализма. Полю Морану Шанель позже говорила, что Ириб самый непростой человек из всех ее знакомых. Как же далек был этот человек от герцога Вестминстерского, как отличны его идеи от всего, что слышала Коко прежде, и как легко она попала под влияние Ириба!

Сам того не замечая, Поль Ириб легко скатился на позиции махрового шовинизма и национализма. Он легко играл словами и слоганами, сказывался заокеанский опыт рекламы. Одна фраза «В то время, когда все флаги пытаются быть одноцветными, а мнения – единодушными, хорошо любить три цвета» чего стоила.

«Франция – французам!»

Что это еще значило, кто посягал на национальную целостность Франции, тогда ведь не было толп мигрантов со всех сторон?

Они нашлись. Из Германии, где к власти пришли нацисты и начались самые разные чистки, во Францию перебралось немало политических мигрантов, прежде всего евреев. Чем не предмет для обвинений?

А Шанель обижена своими евреями – Вертхаймерами, которые хоть и французские, но ведь евреи же! И она начала войну против партнеров, войну, которая продлилась четырнадцать лет и закончилась подписанием нового договора, сделавшего ее богатой, в 1947 году.

Много лет, практически сразу после начала работы с Вертхаймерами, Шанель чувствовала себя обиженной партнерами, и никто, никакие адвокаты не могли доказать, что все происходит согласно договору. С этим как раз Шанель была согласна, но сам договор считала грабительским. А потому, когда Ириб подсказал ей, что во всем виноваты евреи Вертхаймеры, легко согласилась.

Удивительно, антисемитские высказывания потоком лились из уст женщины, у которой среди друзей было множество евреев. Почему она не задумывалась, что этим оскорбляет и их тоже? Правда, единственные евреи, которые могли бы пожаловаться на какое-то противодействие Мадемуазель – Вертхаймеры. Причем и они едва ли относили «военные действия» Шанель к антисемитизму, скорее это был прагматизм.

Сама Коко то заявляла, что своего доктора-еврея любит больше, чем всех родных вместе взятых, то следом за Ирибом повторяла, что они-то во всем и виноваты!

«Я предпочитаю моих друзей-евреев многим христианам из братства святого Кретина. Есть великие евреи, в основном настоящие иудеи, и есть жиды. А сейчас осталась одна шваль».

Мадемуазель, как всегда, резка, но ее не исправить.

Откуда во Франции такой антисемитизм? Не стоит забывать, что для идей не нужны визы, им не страшна таможня, они легко проникают через границы... А в соседней Германии уже вовсю свирепствовала коричневая чума...

Франция сошла с ума. Франция определенно сошла с ума, причем в полном составе!

6 февраля 1934 года на площадь Согласия выплеснулась сорокатысячная демонстрация, протестовали парижане всех сословий, но Шанель так и не поняла, кто же выступал против кого. Казалось, что все против всех. Протестующие попытались пробиться к президентскому дворцу, но этого не позволили сделать отряды конной полиции. Один из немногих жандармов, которые не испугались многотысячной толпы, полковник Симон отдал приказ к атаке, изгнание президента из Елисейского дворца и провозглашение временного правительства не состоялись.

На площади и близлежащих улицах остались трупы, тяжелораненых забрали в больницы, легко раненные разбрелись зализывать раны сами. Это было еще только самое начало. Францию еще будут сотрясать волны демонстраций и забастовок, во время одной из них будут бастовать даже работницы ее ателье, чего сама Шанель не могла бы увидеть и в страшном сне.

На следующее утро парижские газеты захлебнулись в страшных оценках и обвинениях. Официальное число погибших – двадцать человек, но каждое издание называло свое, причем с каждым часом все большее число. Все снова обвиняли всех. Если бы обыватель по статьям попытался понять, что же происходило и чего добивались демонстранты, то совершенно потерял бы голову.