Читаем Незнакомая Шанель. «В постели с врагом» полностью

Видно, Шанель была очень убедительна, потому что Теодор Момм поверил в возможность успеха такой авантюры (Эдмонда Шарль-Ру, кажется, и сама не слишком верит в то, что пишет, потому что сцена убеждения Теодора Момма занимает полторы страницы и оставляет ощущение сцены из плохой пьесы захудалого театра). Биографы версию подхватили: Шанель убедила Момма, тот отправился в Берлин, убеждать... только вот кого?

Теоретически, будучи связанным со Шпатцем, он должен бы отправиться к Канарису, но почему-то предпочел... Министерство иностранных дел. Этих-то почему?! Неизвестно, к другим, наверное, побоялся. Правильно, у Риббентропа хоть нацисты и не лучше остальных, но гадят вежливо, а, не дай бог, попадешь к костоломам мюллеровского гестапо, своими методами живо заставят сознаться даже в убийстве любимой лошади Александра Македонского.

В Министерстве иностранных дел ему не только не поверили, но, видно, восприняли как подставу того же гестапо, правда, сдавать «своим» не стали, просто отмахнулись (я же говорю, интеллигентные мерзавцы). Вот интересно, на фотографии Теодор Момм вполне приличный дядечка, никакого бешеного блеска в глазах, шевелюры огородного пугала, какой иногда отличаются не вполне адекватные люди. Ему жизнь не дорога? Если не дорога своя собственная, хоть Шанель пожалел бы, что ли. Ну ляпнула женщина по наивности глупость, зачем же сразу в Берлин о ней сообщать?

А, кстати, почему сам Динклаге, то есть Шпатц, не поехал? Шкуру берег?

Но Момм оказался настойчивым, не пустили в министерство Риббентропа, отправился... А вот куда теперь? Если в абвер (к Канарису), то это в одну сторону, а если к Шелленбергу, как утверждает молва, то есть в Главное управление имперской безопасности, то совсем в другую. Перепутать сложно, не говоря уже о том, что туда так просто не впустят, на входе пропуск проверят, к кому идешь спросят. У биографов получается замечательно: зашел в коридор какого-то ведомства (случайно оказалось, что в управление имперской безопасности), смотрит, а навстречу ему Шелленберг собственной персоной! Момм ушлый, небось «Семнадцать мгновений весны» несколько раз посмотреть успел, помнил, кто такой этот Вальтер, сразу к нему и обратился.

И Шелленберг, бестия хитрая, даром что кадровый военный, про Шанель все сообразил и решил, что лучшего переговорщика, чем шестидесятилетняя кутюрье, да еще несдержанная на язык, ему не найти. Наплевал на категорические запреты Гитлера вести с кем угодно переговоры о мире, не испугался ни ищеек Канариса, самостоятельно такие переговоры давно ведущего, ни подслушивающих устройств гестапо, натыканных под каждой половицей управления и соседних с ним домов двух-трех кварталов, потребовал:

– А подать мне сюда эту героиню Франции! Лично познакомлюсь, а потом пусть едет на переговоры!

Героиню «подали», то есть привезли в Берлин то ли в декабре 1943 года, то ли в январе 1944-го. Об этом на послевоенных допросах рассказал следователям союзников сам Вальтер Шелленберг, правда, забыв упомянуть, куда поехала потом мадемуазель Шанель. Больше нигде пребывание Коко в Берлине 1943 года не зафиксировано, ее горничная, вспоминавшая более позднюю поездку в Мадрид, ни сборов в Берлин, ни рассказов Шанель о поездке, ни ее отсутствия не помнит вообще. Сама Шанель утверждала, что в Берлине никогда не была (в этом тоже усмотрели злостное намерение скрыть правду). Интересно, что датой визита Шанель к Шелленбергу считается зима 1943—1944 года, а сам Вальтер на допросах говорил, что она приезжала в марте. Следователи решили, что шеф разведки немного ошибся (с кем с перепугу не бывает?).

Биографы Шанель на разные лады расписывают ее поездку и особенно страсти о кабинете Вальтера Шелленберга. Откуда взято, если никто не знает точно, была или не была и когда это происходило? Из мемуаров Шелленберга, которые тот очень точно назвал «Лабиринтом». Поистине лабиринт. Нет, в них не про визит старой дамы, а о кабинете. Шелленберг словно мальчишка расписал все прелести своего «логова», похваставшись даже ампулой с цианистым калием в пломбе зуба, мол, когда куда-то выезжал, обязательно надевал коронку с ядом. Ценная, знать, фигура, не меньше агента 007.


Не произвести впечатления на Шанель Берлин зимы 1943—1944 года не мог. Дело в том, что в ноябре начались постоянные бомбардировки города союзниками.

Вот выдержки из книги А.Н. Алябьева «Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика. 1939—1945».

«24 ноября 1943 г.

Штаб-квартира Королевских ВВС передает:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 знаменитых отечественных художников
100 знаменитых отечественных художников

«Люди, о которых идет речь в этой книге, видели мир не так, как другие. И говорили о нем без слов – цветом, образом, колоритом, выражая с помощью этих средств изобразительного искусства свои мысли, чувства, ощущения и переживания.Искусство знаменитых мастеров чрезвычайно напряженно, сложно, нередко противоречиво, а порой и драматично, как и само время, в которое они творили. Ведь различные события в истории человечества – глобальные общественные катаклизмы, революции, перевороты, мировые войны – изменяли представления о мире и человеке в нем, вызывали переоценку нравственных позиций и эстетических ценностей. Все это не могло не отразиться на путях развития изобразительного искусства ибо, как тонко подметил поэт М. Волошин, "художники – глаза человечества".В творчестве мастеров прошедших эпох – от Средневековья и Возрождения до наших дней – чередовалось, сменяя друг друга, немало художественных направлений. И авторы книги, отбирая перечень знаменитых художников, стремились показать представителей различных направлений и течений в искусстве. Каждое из них имеет право на жизнь, являясь выражением творческого поиска, экспериментов в области формы, сюжета, цветового, композиционного и пространственного решения произведений искусства…»

Илья Яковлевич Вагман , Мария Щербак

Биографии и Мемуары
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное