Незнакомая Шанель. «В постели с врагом»

Черчилль стал премьер-министром на волне антинацистских выступлений во многом благодаря своему лозунгу «Война до победного конца!». Подразумевалась, конечно, война против Германии и Советского Союза. Не удивляйтесь, в сентябре 1939 года, когда началась Вторая мировая война, Германия и СССР были связаны пактом Риббентропа—Молотова, то есть были... заодно. Не будем разбирать достоинства и недостатки этого пакта, доказывая, что у СССР просто не было другого выхода, сейчас не о том. Для европейского обывателя уже много лет существовал страшный жупел коммунизма, ужасней которого ничегошеньки не было, достаточно послушать иммигрантов, все потерявших после прихода к власти в России этих самых коммунистов!

Предвоенная Европа металась, не понимая, что происходит, вернее, метались обыватели, политики прекрасно понимали. Целью того же Черчилля было просто столкнуть между собой Гитлера и Сталина, а ослабевшего врага взять руками. Гитлер, в свою очередь, надеялся, что Англия и Франция, забыв прежние обиды, помогут ему одолеть Сталина, но западные соседи не торопились, пришлось договариваться с Советским Союзом. А потом Гитлер ввязался в войну на два фронта, чем изрядно порадовал душу того же Черчилля.

Для большинства европейцев это было не столь интересно, они и вовсе не возражали, если бы война шла только на востоке, но когда Германия начала бомбить Лондон, захватила Бельгию, Голландию, оккупировала Францию и объявила, что следующий объект Англия, стало не по себе. Оккупация Франции, что бы о ней ни говорили, ничуть не похожа на оккупацию той же Польши или Греции с Югославией. О Советском Союзе и говорить не стоит, на нашей территории война шла настоящая и безо всяких скидок на гуманность.

В Германии так любили Францию? Ничуть, просто она была нужна Гитлеру тихой и смирной. Пока нужна. Он не мог позволить себе иметь французов врагами, пока не уничтожил Англию, иначе получил бы удар в спину. Но, ввязавшись в войну с Советским Союзом, сил на ниспровержение Англии уже не имел.

В «мягко» оккупированной Франции было, конечно, и движение Сопротивления, и забастовки, и поезда под откос пускали, но основная масса, особенно парижан, оказалась даже довольна установившимся порядком. После предвоенных лет с их демонстрациями, забастовками и уличными столкновениями теперь никто не пытался нарушить спокойствие, во всяком случае, сначала не пытался. И продуктов сначала тоже хватало.

Но шла война, и всем приходилось затягивать пояса потуже, стало ясно, что два фронта даже мощная Германия не выдержит. А Черчилль по ту сторону Ла-Манша твердил о войне до победного конца! До какого? До уничтожения Германии? Но Шанель (и далеко не только ей) казалось, что это будет уничтожением и Франции тоже! Нельзя допускать, чтобы страшный, ужасный Советский Союз победил Германию!

Шанель ненавидела евреев и коммунистов. Евреев на словах, коммунистов на деле. И если на первых она могла просто ругаться в своем привычном стиле, то ради недопущения в Европу вторых готова и поработать. Из-за ненависти к России (мало кто в Европе называл нашу страну Советским Союзом, она для всех осталась Россией, несчастной Россией, где правят ужасные коммунисты, у которых кровь капает с клыков!) Коко была готова сотрудничать даже с нацистами. Кстати, тогда это вовсе не было «даже», это после победы союзников и прихода к власти генерала де Голля нацизм стали осуждать, а пособников называть коллаборационистами. Годом раньше пронацистская партия Франции насчитывала более 100 000 активных и пассивных членов, а коллаборационистов в Париже было куда больше.

Неприятно читать о ненависти к своей стране? Но слова из песни не выкинешь. Шанель действительно была ярой антикоммунисткой, готовой сотрудничать с Вальтером Шелленбергом и не только с ним ради недопущения власти Советов в Париже. Нет, она не стала бы выходить на улицу с плакатом «Коммунизм не пройдет!» или расклеивать листовки, призывающие вешать коммунистов на фонарных столбах, она вообще ничего не стала бы делать, не будь знакома с Черчиллем.

Если верить Эдмонде Шарль-Ру, Шанель вдруг осенило понимание, что именно она, как никто другой, способна убедить Черчилля не вести войну до победного конца с Германией, а, устранив Гитлера, оставить Германию сильной в противовес России (без парижской кутюрье Черчилль до этого ни за что бы не додумался!). Шанель якобы развила эту идею перед Теодором Моммом, даже вдохновенно изобразив, как будет переубеждать Черчилля и как тот не сможет не понять ценность ее мысли. Премьер-министру Великобритании необходимо объяснить, что в Германии немало высокопоставленных чинов, не согласных с Гитлером, таких, с которыми можно иметь дело, нужно вести переговоры. С немцами, а не со страшным Сталиным, какой бы тот ни присылал коньяк!

Едва ли Шанель знала о ящиках армянского коньяка, поставляемых главой Советского Союза в Лондон, а может, и знала, все же Черчилль мог по-приятельски рассказать о достоинствах русской икры и балыка...