Незнакомец в зеркале

Потом Джилл готовила Тоби завтрак. Она варила овсяную или манную кашу или делала яичницу – пищу, которой она могла кормить его с ложечки. Она кормила его как младенца, при этом все время с ним разговаривала, обещала, что он обязательно поправится.

– Ты – Тоби Темпл, – повторяла она нараспев. – Все тебя любят, все хотят, чтобы ты вернулся. Твои поклонники ждут тебя, Тоби. Ты должен поправиться – ради них.

И начинался еще один долгий, мучительный день.

Джилл отвозила Тоби к бассейну, где выполняла с ним упражнения. После этого она делала ему массаж и занималась с ним речевой терапией. Потом ей пора было готовить ему ленч, а после ленча все начиналось сначала. Во время всех этих процедур Джилл не переставая говорила Тоби, какой он замечательный и как все его любят. Он – Тоби Темпл, и весь мир с нетерпением ждет его возвращения. Вечером она вынимала один из его альбомов с вырезками и показывала ему.

– Вот тут мы с королевой. Помнишь, как все они приветствовали тебя в тот вечер? И опять так будет. Ты станешь еще лучше, чем тогда, Тоби, еще лучше, чем когда бы то ни было!

Джилл заботливо укрывала его на ночь и совершенно без сил валилась на раскладушку, которую она поставила рядом с его кроватью. Среди ночи ее будили ужасные запахи и звуки, издаваемые опорожняющимся кишечником Тоби. Она с мучительным усилием вставала, подмывала Тоби и меняла ему пеленку. Пока она справлялась с этим, наступало время идти готовить ему завтрак и начинать еще один день.

Еще один – в бесконечной веренице дней.

С каждым днем Джилл давила на Тоби чуть сильнее, подталкивая его чуть дальше. Ее нервы были настолько напряжены, что, если она чувствовала, что Тоби не старается, она била его по лицу.

– Мы им покажем, – свирепо говорила она. – Ты обязательно поправишься!

Джилл была в состоянии физического изнеможения от этой нещадной гонки, которой она себя подвергла, но, когда она ложилась ночью в постель, сон не шел к ней. Слишком много видений проносилось у нее в мозгу, словно сцены из старых фильмов. Вот она и Тоби в окружении толпы репортеров на Каннском фестивале… Президент у них дома в Палм-Спрингс, он говорит Джилл, как она красива… Поклонники, толпящиеся вокруг нее и Тоби на премьере… Золотая пара… Вот Тоби поднимается, чтобы принять медаль, и падает… падает… Она незаметно засыпала.

Иногда Джилл просыпалась от внезапной, резкой головной боли, которая никогда не проходила. Тогда она лежала в темноте, борясь с этой болью, до восхода солнца, а там уже пора было кое-как подниматься.

И все начиналось с самого начала. Казалось, будто она и Тоби – единственные люди, уцелевшие после какого-то давно забытого катаклизма. Ее мир сжался до размеров этого дома, этих комнат, этого человека. Она безжалостно погоняла себя от зари и до поздней ночи.

Она погоняла и Тоби, своего Тоби, заключенного в аду, в мире, где существовала только Джилл, которой он должен слепо повиноваться.

Медленно тащились монотонные и мучительные недели, превращаясь в месяцы. Теперь, завидя идущую к нему Джилл, Тоби начинал плакать, потому что знал, что его ждет наказание. С каждым днем Джилл становилась все неумолимее. Она насильно двигала безвольные, бесполезные конечности Тоби до тех пор, пока это не превращалось для него в непереносимую пытку. Он издавал жуткие булькающие звуки, умоляя ее перестать, но Джилл говорила: «Нет, еще не пора. Надо продолжать, пока ты вновь не станешь человеком, пока мы не покажем им всем!» И она продолжала месить его измотанные мышцы. Тоби был беспомощным младенцем в оболочке взрослого человека, растительным организмом, он был никем. Но когда Джилл смотрела на него, она видела его таким, каким он должен стать, и заявляла: «Ты будешь ходить!»

Она ставила его на ноги и, поддерживая, переставляла ему ноги одну за другой, так что у него получалось что-то вроде гротескной пародии на движение, и сам он походил на пьяную, раздерганную марионетку.

У Джилл участились головные боли. Голова могла заболеть от яркого света, сильного шума или внезапного движения. «Надо показаться врачу, – думала она. – Потом, когда Тоби поправится». Сейчас было не время и не место заниматься собой.

Только Тоби!

Джилл походила на одержимую. Одежда свободно болталась на ней, но она не знала, насколько она потеряла в весе и как выглядит. Ее лицо похудело и вытянулось, глаза провалились. Ее когда-то прекрасные, блестящие черные волосы стали тусклыми и свалявшимися. Она этого не знала, а если бы и знала, то ей было бы все равно.

Однажды Джилл нашла под дверью телеграмму с просьбой позвонить доктору Каплану. Некогда. Надо продолжать работу.

Дни и ночи слились в какое-то кафкианское мелькание, состоящее из купания Тоби, его гимнастики, смены его белья, его бритья, его кормления.

А потом все сначала.

Она купила Тоби тележку для ходьбы, привязала к ней его пальцы, а сама переставляла его ноги, поддерживая, стараясь показать ему движения при ходьбе, водя его взад и вперед по комнате, пока не засыпала на ногах и не переставала понимать, где она, кто она и что делает.