Пока Джиджи замешивает тесто для оладий, Эд укладывает бекон на сковородку, а я разбиваю яйца в большую стеклянную миску. Мне ужасно нравится, что Эд всегда подключается к общей работе, даже если вернулся из дальнего рейса. Джиджи – потрясающий кулинар, а он – ассистент, комик и фокусник в одном лице. Она делает вид, что злится на его непоседливость, но, мне кажется, втайне обожает ее. Я накрываю на стол, а Эд и Джиджи вместе стоят у плиты, болтая и пересмеиваясь, как дети, и я спрашиваю себя, придет ли тот час, когда и я буду такой же беззаботной. Мне очень хочется, чтобы мой брак был как у них, но я не уверена, сумею ли быть таким партнером для Гэбриела.
– Бекон готов, – говорит Эд. – Теперь яйца.
Он выливает их на сковороду и снимает с крючка деревянную лопатку.
Джиджи подает мне блюдо с беконом, чтобы поставить на стол. Когда она берется за оладьи, у Эда звонит телефон.
– Я пойду в другую комнату, – говорит он, взглянув на номер. – Доделай за меня, пожалуйста.
Он перебрасывает Джиджи лопатку и выходит.
Лопатка пролетает по воздуху, как в замедленной съемке. Я кричу, съеживаюсь и закрываю руками голову и лицо. Я вижу перед собой человека: суженные глаза, багровые щеки. Он орет, искаженное яростью лицо всего в паре сантиметров от моего, черные глаза мечут молнии, и он лупит и лупит меня лопаткой по голове и визжит: «Тупоголовая дрянь! Сколько раз тебе говорить, терпеть не могу жидкую яичницу! Что, так трудно вбить себе это в башку? Как я еще тебя не убил!»
– Эддисон! – кричит Джиджи, и я чувствую, как ее руки трясут меня за плечи. – Что с тобой?
Я смотрю на нее и не сразу соображаю, где сейчас нахожусь.
– Я… ох…
Падаю на стул, перед глазами все еще стоит лицо того человека. Кто же он?
– Деточка? – Джиджи пододвигает стул и садится рядом. – Что случилось? Ты что-то вспомнила?
– Ох, Джиджи, мне так страшно.
– Все будет хорошо, – говорит она, стараясь меня успокоить.
Ничего не будет хорошо, думаю я и смотрю на свои запястья. Не из-за этого ли человека я пыталась покончить с собой?
23. Эддисон
Чем ближе выставка в галерее, тем сильнее во мне недобрые предчувствия. Я выбрала фотографии, в которых рассказываю о тех местах, где бывала последние два года, с тех пор как приехала в Филадельфию. Чем лучше я узнавала город, тем больше влюблялась в величественные старые дома и прекрасные парки. Как-то вечером, прогуливаясь по Фэрмаунт-парку, я высмотрела издалека мост Строберри-Мэншн с разноцветной подсветкой, отраженной бликами в водах реки Скулкилл. У меня захватило дух, я так жалела, что не взяла с собой фотоаппарат! На следующий вечер я взяла широкоугольный объектив, штатив, и так началась моя ночная одиссея: в течение месяца я продвигалась от моста к мосту, в том числе через Делавэр. Выставку я назвала «Путешествие сквозь свет», потому что перейти мост – действительно совершить путешествие с одного берега на другой, и если вы идете в темноте, то не можете знать, куда идете и что вас ждет на той стороне, но свет – свет защищает вас и указывает путь. Я не могла не заметить, что мост – метафора моей жизни: переход со старого берега на новый. Надеюсь, однажды я вспомню путь назад.
Недавно я прочитала статью о великом фотографе Доротее Ланж, и там было идеально сформулировано то, что я хочу, чтобы люди увидели на моих фотографиях. «Камера – инструмент, – говорила она, – который учит людей видеть без камеры».
Мы с Гэбриелом договорились встретиться за обедом в клубе, и я пришла туда первая. Метрдотель сажает меня за столик у окна, выходящего на поле для гольфа. Я заказываю холодный чай и оглядываю обеденный зал. Он почти полон, вокруг гудят голоса. Когда я вижу, как ко мне пробирается Гэбриел, знакомый трепет внутри напоминает мне, как сильно меня к нему тянет. Он улыбается, проходя мимо друзей и соседей, сидящих за другими столиками, – само обаяние и воспитанность. Наконец на его лице появляется широкая улыбка, предназначенная для меня одной. Нагнувшись, он легко целует меня в губы.
– Привет, красавица, – говорит он.
– Привет от старых штиблет, – поддразниваю я.
Гэбриел заказывает напиток, откидывается в кресле и вздыхает:
– Столько работы с утра, еле вырвался. Как прошел выходной?
– Продуктивно. Закончила последнюю вещь для выставки… вообще, я как раз об этом хочу с тобой поговорить.
Нахмурившись, он напряженно ждет продолжения.
– Я не уверена насчет этой выставки, Гэб. Все эти люди, которые придут смотреть мои работы, судить меня… И как-то дико ставить на свои работы ценники. Надо было мне лучше все обдумать, прежде чем соглашаться.
Он наклоняется вперед и берет меня за руку:
– Детка, я понимаю. Но так чувствует себя перед выставкой большинство художников, с которыми я работаю. Даже те, кто готов был душу продать за выставку, накануне сильно переживают. Это естественно.
Я беспокойно ерзаю от нетерпения, мне нужно высказать все:
– Это не просто нервы. Я никогда не хотела выставляться. В смысле меня полностью устраивало, что мои работы висят в магазине. Мне ни к чему продавать их.