Незнакомка в зеркале

– Беру в аэропорту такси до дома. Выхожу, собираюсь с духом и звоню в дверь. Отец говорит, что раз мы с сестрой больше не живем дома, то лишены привилегии входить без стука. Никто не отвечает, звоню снова. Мне становится жарко, я снимаю тяжелое пальто, которое надела в самолет. Ответа по-прежнему нет. Я громко стучу в дверь и наконец набираю код замка в надежде, что отец не поменял его с тех пор, как я приезжала в последний раз. Слышу знакомый звук вращения, и загорается голубой сигнал – открыто. Поворачиваю ручку и медленно открываю дверь. Что-то не так. Кошмарный запах, смесь испражнений и гнилого мяса. Хватаюсь за живот, подавляя тошноту, и зажимаю нос. Переступаю порог и вхожу в дом.

– Остановитесь на минуту, Эмилия. Сделайте еще один глубокий вдох. Сейчас будет тяжело. Вы готовы продолжать?

– Да.

– Что вы видите теперь?

– Так тихо. Захожу в гостиную. Елка на своем обычном месте напротив окна, на ней мерцают огоньки, внизу груда подарков. На диване кто-то сидит. Нет! Нет! Мама! Шэннон! Они не шевелятся.

Я крепко зажмуриваюсь и закрываю лицо руками. Не могу дышать, сердце несется вскачь, я не понимаю, что передо мной.

– Сделай глубокий вдох, Эмилия, и задержи дыхание. Это воспоминание, все уже в прошлом. Ты в безопасности. Ты у меня в кабинете.

Ее голос приводит меня в чувство, и я возвращаюсь в тот день.

– Нет! Господи, нет! Мама сидит на диване, ее глаза широко открыты, как будто она удивлена. У нее во лбу круглая дыра, на лице запеклась кровь. Она стекла по ее носу и щекам и пропитала белую блузку. Сестра уткнулась лицом в мамино плечо. У нее в голове сбоку огромная дыра, оттуда высовываются осколки черепа, разорванные хрящи и жилы. Меня рвет на ковер, я пячусь назад, смотрю под ноги и вижу бабушку, распростертую на полу. У нее нет половины лица, но один уцелевший глаз открыт. Она еще сжимает в руке лампу. Вокруг кровь. Я чувствую этот запах, он как мокрое железо и мерзостно сладковатый. Кровь повсюду: на паркете, размазана по мебели и стенам, кровавый отпечаток на камине.

– Эмилия, я хочу, чтобы вы медленно вернулись назад. Считайте до десяти, возвращайтесь ко мне, в эту комнату.

Я начинаю считать, слушая ее голос.

– Откройте глаза.

Доктор Перлсон печально смотрит на меня:

– Все в порядке. Знаю, это было крайне тяжело.

Утираю слезы тыльной стороной руки. Меня трясет. На спинке дивана висит одеяло, я беру его и натягиваю до самого подбородка.

– Я все помню. Как это страшно. Как страшно.

– Вы помните, что сделали потом?

– Вызвала 911, – теперь я вспоминаю быстро. – Как только они приехали, я выбежала из дома. В спальне они нашли тело отца. Он убил их всех, а потом застрелился сам.

Я сжимаю кулаки, как будто хочу нанести удар.

– Очевидно, бабушка пыталась остановить его, замахнулась лампой, но он выстрелил в нее.

К этому моменту я уже плачу навзрыд.

– Отпустите это, Эмилия. Дайте этому выход. Я посижу с вами столько, сколько потребуется.

Картины трагедии сыплются на меня одна за другой, я рыдаю, а доктор Перлсон сидит напротив, и ее молчаливое, сочувственное присутствие умиротворяет. Я думаю, сколько лет в семье молчали о жестокости отца. Все держали в секрете. Уважаемый и образованный человек, пилот самолета, с безупречной репутацией и целым арсеналом оружия. Никто не знал, что за дверьми его дома – царство страха. У него было столько оружия, что он так и не заметил пропажу одного – того, которое взяла я и все эти годы держала под подушкой. Сколько раз он целился матери в голову у нас на глазах, угрожая убить ее? А побои – всегда в таких местах, чтобы никто не видел синяки? Зато потом он присылал матери цветы. Розы. Дюжины роз, отравлявших дом своим тошнотворным запахом.

Я избежала кровавой рождественской бойни, физически я уцелела. Но в тот день он отнял у меня все: горячо любимых маму, сестру, бабушку. Я никогда не узнаю, что заставило его нажать на курок, знаю только, что должна была там быть. Ведь если бы я приехала домой раньше, может, я могла бы их спасти? У меня в ушах до сих пор звучат слова сестры, ее реакция на мое известие, что я остаюсь в Бостоне после колледжа и нашла работу в музее: «Пожалуйста, не бросай меня. Я тут без тебя умру», – прорыдала она. Увы, ее слова оказались пророческими.

Проходит много времени, прежде чем ко мне возвращается дар речи.

– Я не прощу себе, что меня там не было.

Глаза доктора ласково смотрят на меня.

– Вам не за что себя прощать. Думаю, в глубине души вы понимаете, что ничего не смогли бы сделать. Вы выжили, Эмилия. Вы выздоравливаете и строите свою жизнь. Возьмите эту жизнь и проживите ее за себя, и за маму, и за бабушку, и за сестру. Так вы почтите их память, и они будут вечно жить в вашем сердце.

Я отвожу глаза, пытаюсь сморгнуть слезы:

– Кажется, до выздоровления еще далеко.

– Вы сильная, Эмилия. Будет нелегко, но вы найдете свой путь. А я буду помогать вам с каждым шагом.

– Я знаю, – решительно говорю я. – Я должна. Не только для себя, но и для той девочки, которая все еще верит, что я ее мать.

65. Эмилия