Незнакомцы

Фэй перечитала гору литературы по неврозам страха и обнаружила, что она тоже может способствовать излечению Эрни, откапывая для него забавные курьезные примеры, поднимающие настроение и настраивающие на оптимистический лад. Особенно нравилось ему слушать о редких случаях неврозов, по сравнению с которыми его собственная фобия казалась сущим пустяком, причем вполне объяснимым. Например, некоторые люди панически боялись птиц, в особенности их перьев, другие — рыб, третьи с диким криком бросались бежать от кукол. И уж, конечно, боязнь ночи была гораздо предпочтительнее страха перед половым актом и не шла ни в какое сравнение с шараханьем от собственного отражения в зеркале.

И сейчас, прогуливаясь в сумерках, Фэй пыталась отвлечь Эрни от мыслей о сгущающейся темноте рассказами о писателе Джоне Чивере, лауреате Национальной литературной премии, который боялся ходить по высоким мостам.

Эрни слушал ее с интересом, не забывая тем не менее о приближающейся ночи. И по мере того как тени на снегу становились все длиннее, его ладонь сильнее сжимала ее предплечье, пока ей не стало больно. Если бы не толстый свитер и куртка, она давно уже высвободила бы руку.

Вернуться домой до полной темноты уже не представлялось возможным, небо на две трети почернело, оставшаяся треть была темно-фиолетовой. Тени на снегу походили на чернильные пятна.

Зажглись уличные фонари. Фэй остановилась под одним из них, давая Эрни возможность перевести дух. У него был затравленный взгляд, он тяжело дышал.

— Помни, что нужно дышать ровно, — сказала Фэй.

Он послушно кивнул и сразу же начал дышать размереннее.

Когда небо окончательно почернело, она спросила:

— Ты готов идти назад?

— Готов, — глухо ответил он.

Они вышли из-под фонаря в темноту и направились к дому. Эрни с шумом втягивал воздух сквозь стиснутые зубы.

Сейчас они использовали терапевтический прием, называемый «паводок», суть которого заключалась в том, что, подобно паводку, страх со временем проходит, нужно только заставить себя перетерпеть его прилив. Однако этот прием был чреват полным упадком сил, и доктор Фонтлейн разработал щадящий вариант его применения, разбив на три этапа.

На первом этапе, как он рекомендовал Эрни, нужно было постараться пробыть в темноте пятнадцать минут. Это оказалось нетрудным, когда рядом была Фэй и на определенном расстоянии горели фонари, — доходя до каждого из них, они делали передышку и лишь потом, когда Эрни собирался с духом, шли к следующему.

На втором этапе нужно было идти вместе, держась за руки, в совершенной темноте, а отдыхать при свете карманного фонаря.

На последнем этапе лечения Эрни предстояло прогуляться в полной темноте одному. После нескольких таких прогулок он, несомненно, должен был полностью выздороветь.

Но пока еще Эрни не выздоровел, и к моменту, когда они прошли уже шесть кварталов и до их дома оставался только один, он дышал, как загнанная лошадь, думая только о том, чтобы поскорее оказаться в освещенном помещении. Это уже было неплохо, до исцеления оставалось совсем чуть-чуть.

Однако именно быстрота, с которой выздоравливал Эрни, и настораживала Фэй. Как ни старалась она думать хорошо о достигнутых успехах, входя следом за мужем в дом, где Люси уже помогала отцу раздеться, Фэй все же было трудно побороть гложущее ее сомнение. Что-то тут было не так. Далеко не так, как ей бы хотелось.

* * *

Бостон, Массачусетс

Со своим диковинным прошлым — крестный сын Пикассо и звезда европейских подмостков — Пабло Джексон, конечно же, и теперь блистал в высшем свете Бостона, а его сотрудничество с французским Сопротивлением и британской разведкой в качестве связного во время Второй мировой войны, равно как и с полицией в качестве гипнотизера уже после нее, лишь придавало ореолу его славы еще более мистический оттенок. Поэтому его всегда желали видеть в качестве гостя в лучших домах.

В рождественский вечер Пабло присутствовал на званом обеде для двадцати двух избранных персон в доме мистера и миссис Хергенсхаймер в Бруклине, великолепном кирпичном особняке в колониальном стиле эпохи королей Георгов, столь же изысканном и гостеприимном, как и его хозяева, разбогатевшие на операциях с недвижимостью в пятидесятые годы. В библиотеке к услугам гостей был устроен буфет, по необъятной гостиной сновали в белых жакетах официанты с шампанским и бутербродами с икрой, а в фойе негромко играл струнный квартет.

Из всех присутствующих наибольший интерес для Пабло представлял Александр Кристофсон, бывший посол в Великобритании, экс-сенатор от штата Массачусетс, а позднее — директор ЦРУ, уже десять лет как ушедший на пенсию. С Пабло они были знакомы почти полвека. Это был высокий видный 76-летний старец, уступавший лишь Пабло в возрасте среди гостей, однако сохранивший ясный ум и почти не тронутое морщинами лицо классического бостонского типа, и лишь легкий тремор правой руки выдавал незалеченную болезнь Паркинсона — свидетельство долгого земного пути.